Дом последней надежды

Пожалуй, слишком тяжеловесен по местным меркам, да и узор в простоте своей был лишен глубокого символизма, но это-то как раз хорошо. С другой стороны, не обяжет ли меня этакий подарок? А то мало ли… примерю и окажусь в женах.

Или еще что случится.

— Это просто подарок. — Тьеринг усмехнулся. — От души…

И пес заворчал.

Благодушно.

Ему нравился мужчина. Нет, против меня пес ничего не имел, более того, обожал со всем пылом свежеобретенной собачьей души, но… я была женщиной.

Слабой.

И болела, а потому нужен был кто-то, кто бы обо мне заботился.

Исиго? Не то, ко всему любопытен не в меру, так и норовит прикоснуться, то ли погладить, то ли отщипнуть кусок, что совсем уж ни в какие рамки… и главное, даже рыка бояться перестал, убедившись, что призрак не собирается никого убивать.

Зря, конечно.

Сегодня не собирается, а завтра вполне способен собраться.

Браслет, скользнув на запястье, сжался. Нет, он не сдавил руку, но лег по коже, будто сделан был из мягкой кожи.

— И что это…

— Защита. — Тьеринг пожал плечами. — Говорю ж, сам сделал… убережет, а то дошли слухи…

— Какие?

…нехорошие.

На сей раз мой гость не стал ходить кругами.

Меня собирались убить.

Об этом кричали чайки. И вороны, обитавшие на рыбных рядах. Чайкам, конечно, веры нет, у них в голове море шумит, а потому и они, любую новость подхватив, переврут, извратят, разнесут по побережью на белых острых крыльях, а вот вороны — дело иное.

Птицы степенные.

Семейные.

Живут на одном месте десятилетиями. И людей знают, хотя и недолюбливают, но на то у них собственный резон имеется. А главное, что воронам все-то любопытно. Они порой нарочно спускаются, человеческие пересуды послушать.

Многих они знали.

В том числе Иоко, которая ушла из дурного гнезда, чтобы свить собственное…

Люди ее ругали.

По-всякому. А вороны… вороны смотрели, хотя над домом Иоко кружились духи-тэнгу, которые хоть и способны были принять птичий облик, но все одно оставались существами иного мира. А вороны, отличавшиеся немалым благоразумием, предпочитали лишний раз не выглядывать на ту сторону.

Весь этот рассказ выглядел… слегка безумно?

Хотя… почему слегка? Совершенно дикая история, но, странное дело, я поверила каждому слову. Вороны? Пускай себе вороны. Знает тьеринг птичий язык? Так это же хорошо… какие перспективы открываются для шпионажа и вообще…

— Веришь? — Он смотрел в глаза.

Без вызова.

Без насмешки, мол, я знаю, как оно звучит, и привык, что…

— Верю.

У ног моих вытянулся призрачный пес, а на заднем дворе устроился колдун. Я знакома с драконом и видела существ, которые в обычном мире существовали бы исключительно в чьем-то безумном воображении. А здесь… здесь все было слегка иначе. Так почему бы воронам не собирать человеческие сплетни?

Подумаешь.

— Хорошо. — Как показалось, тьеринг с облегчением выдохнул. — Они говорят, что скоро твоего дома не станет… а вороны лгать не станут. К сожалению, они и сами не могут сказать толком, кто и что услышал… сплетен много. Стая большая. Но я им верю.

Он помолчал и тихо добавил:

— Еще… говорят, что твоя матушка уже шьет траурный белый наряд…

Только шьет?

Я готова была поклясться, что у нее этаких нарядов целый сундук. Но… мода меняется, даже на траурные кимоно.

— Ты не удивлена.

А вот он — вполне.

И да, пожалуй, с точки зрения нормального человека — по местным меркам нормального, беседы с птицами не в счет, — я должна была возмутиться.

Или поразиться.

Вспыхнуть гневом… выдворить наглеца, посмевшего предположить подобное, из дома…

Нормальными мы оба не были.

— Мой отец оставил деньги… много денег… их может получить или мой ребенок, когда ему исполнится шестнадцать… или матушка, если меня не станет.

А ведь одно время она зачастила в гости, и вновь же с отварами… мол, у всех женщин уже дети есть, а я хожу пустая.

Иоко.

Или все-таки уже я? Главное, помню горький вкус и ее голос, жесткий, что проволока… я должна постараться… сходить в храм, помолиться и вообще что-нибудь сделать, чтобы в очередной раз род не опозорить. Ребенок — это важно…

Особенно если с матерью что-нибудь да случится… мой драгоценный супруг уже крепко увяз в дурманных тенетах, и разумно было предположить, что долго он не проживет.

Она бы постаралась, чтобы род отказался от мужа, значит, и дитя его им было бы без надобности.

Я бы вернулась домой, в теплые матушкины объятия… и как знает, сколь долго прожила бы. Не хочу думать плохо, но хорошо не получается. Я ей там была бы не слишком удобна, а вот ребенок… его можно было бы перепоручить кому-то… вырастить в преклонении и послушании, как вырастили меня.

И когда настал бы срок…

Я сглотнула.

Кажется, стоило возблагодарить богов, что беременности не случилось.

Тьеринг ушел.

А я сумела подняться, и стоило сделать шаг, как в комнате возникла моя желтоглазая оннасю.

— Мужчина очень злой, — сказала она, подставляя узкое плечико под мою руку. И откуда взялась? В комнате негде спрятаться, и я бы ее заметила, но… не заметила. А девочка смотрит так… искренне?

— Он тебя напугал?