Дом под снегом (сборник)

Охранник не уходил — смотрел на нее поросячьими глазками и устрашающе хмурил брови. Майя еще раз попросила его убраться. Но он и не подумал — видимо, обида за вчерашнее вдруг ребром встала в его примитивном сознании и мешала адекватно воспринимать действительность. Глаза налились кровью, он стал медленно приближаться к ее рабочему столу. Майю уже мутило от его идиотизма, своего раздражения и нарастающей ярости. Тут затрещал телефон, потом из кабинета послышался рев шефа — ему чего-то было нужно, а охранник наступал, перегородив своим широким телом дверь. Майя, не успев подумать, схватила со своего стола горшок с цветком и изо всех сил зашвырнула им в детину. Горшок глухо ударил бодигарда в грудь, и от чувствительного толчка, а главное, неожиданности, здоровенный мужик со всего размаху ухнул прямо на пол. Вышедший на грохот шеф застал картину весьма сомнительного содержания: обсыпанный землей охранник сидел на полу, вокруг были разбросаны горшочные черепки и тощие стебли умирающего растения, а Майя стояла, застыв с широко раскрытыми от ужаса глазами. У шефа не было времени разбираться со своим полоумным «личным составом». «А-а, проснулся, — издевательски протянул он, обращаясь к охране. — А ну, марш отсюда. А от тебя не ожидал, — бросил он перепуганной Майе. — Не хватало только, чтобы моя секретарша заигрывала с моим охранником в моей собственной приемной! Не смей его больше сюда приводить. И убери этот бардак», — добавил он, скрываясь за дверью. Майя даже не успела ничего возразить. Только слезы обиды встали в горле.

Вечером, перед самым уходом, шеф позвал Майю к себе. «Я смотрю, тебе нечем заняться, — задумчиво протянул он. — С охраной шашни заводишь прямо на работе». Голос у него был безразличный. Он не злился — настолько устал, что сил на эмоции не оставалось. Майя задыхалась от негодования и несправедливых упреков. Но что-то объяснять было бесполезно — шеф не станет слушать. Он все сам видел, все понял — и точка. «Извините», — виновато пробормотала Майя пересохшим языком, опустив глаза в пол. «А что ты извиняешься? — жестким, звенящим голосом спросил он. — Я понимаю: тебе просто нечего делать». Шеф порылся в ящике стола, достал файл с негативами своей последней фотосессии и протянул Майе. «На вот тебе, творческое задание для разнообразия — зря, что ли, ты у нас дипломированный магистр каких-то там искусств, — ехидно усмехнулся он. — Выбери приличные снимки — завтра нужно будет в издательство передать. И будь на работе к восьми». Шеф ушел. А Майя осталась и еще минут двадцать потратила на созерцание изображений своего шефа в различных позах, расплывавшихся сквозь пелену слез. Она выбрала наиболее удачные снимки и положила негативы в сейф.

Конец недели ничем не отличился от ее начала — продолжалась все та же беготня с чашками, документами; убеждения, просьбы, крики по телефону; смертельная усталость и неясная тоска по утраченной способности мыслить. День тянулся невыносимо медленно, словно кто-то не торопясь прокручивал кадры диафильма в давно устаревшем скрипящем диапроекторе. Картинки повисали в воздухе дрожащей неясной массой, затем медленно менялись, оставляя смутное ощущение цвета и явное чувство пустоты. День подбирался к ночи. Снова пробило десять.

Майя думала о сне. В голове глухо стучало привычное «Ненавижу, ненавижу!». Глаза сами собой закрывались, а голова отказывалась хоть что-то соображать. Было душно.