– И она сказала, что я ворчу еще больше и вечно мерзну? – Берта усмехнулась и взяла с тарелки обсыпанное румяными семечками круглое печенье. – Болят ноги, и это расстраивает. Я не могу носить туфли, они лежат в коробках и зовут меня.
– Про ворчание Аглая не говорила ни слова, – заступилась Соня, понимая, что в большей мере Берта говорит несерьезно – А что советует доктор?
– Доктор советует не тянуть и лечь в гроб. – Ее плечи затряслись, а в глазах запрыгали золотые смешинки. Шаль съехала с плеча, но Берта не обратила на нее внимания. – Его мази воняют так, будто они сделаны из прошлогодних покойников, я не собираюсь пачкать ноги этой слизистой дрянью. Жалкий докторишка просто хочет на мне заработать, вот и все. Достаточно того, что я каждый день поднимаюсь и спускаюсь по лестнице, моим суставам есть чем заняться, остальное – чушь. А теперь давай выкладывай, как ты жила три последних месяца, и не забывай о подробностях, мне интересно все.
Соня не смогла бы поделиться тем, что произошло на торжестве у графини Платоновой, и поэтому, перечеркнув Александра и его поступок, стала рассказывать о будничной жизни в семье Абакумовых. В основном Берта слушала молча, то щурясь, то едко улыбаясь, то кутаясь в шаль, но иногда она все же вставляла короткие замечания: «Надеюсь, на тебе было красивое платье», «Напыщенные вечера с танцами – пустая трата времени», «Стариканы меня всегда раздражают занудством»… Чай она подливала себе часто и пила его маленькими глотками, непременно вдыхая крючковатым носом аромат мяты.
– На полках не осталось бутылок, – заметив перемены в обстановке, сказала Соня.
– Они больше не нужны. – Берта неторопливо, опираясь о край стола, поднялась и медленно направилась к креслу. – Отныне и навсегда каждый будет вкушать свои горести сам. – Кряхтя, она села, вытянула ноги и недовольно добавила: – Какой же жесткий стул, надо было давно его выкинуть, но мне всегда жаль старую мебель. Да, бутылки с чужими бедами и тайнами – это прошлое, покрытое землей и пылью времени. – Берта положила руки на подлокотники, и ее поза сразу стала царской. – Но иногда мне хочется многое вернуть и исправить… – добавила она еле слышно.
– А что будет с теми бутылками, которые закопаны на краю кладбища?
– Им еще долго лежать там.
– А вдруг, их кто-нибудь уже нашел?
– Нет, это вряд ли могло случиться.
– Тогда как… – Соня осеклась и автоматически долила в чашку чай, хотя ни пить, ни есть уже не могла. – К вам когда-нибудь возвращались те, кто решил изменить… Вернее… – Слова застревали и отказывались выстраиваться в предложения. – Вот поместил человек беды в бутылку, а потом передумал. Может, же быть такое?
– А зачем ему передумывать? Разве кто-то захочет вернуть в свою жизнь зло?
– Но бутылку могут найти и открыть. И все равно есть вероятность, пусть и маленькая, что тот, кто открыл…
– Ерунда, – перебила Берта, и Соне показалось, что выражение лица старой женщины на мгновение изменилось. Будто сухая кожа разгладилась, и морщин стало гораздо меньше, но затем они вновь вернулись. – Никто не станет просто так копать рядом с кладбищем, да и для могил там достаточно места, где нет толстых корней деревьев. На сто лет земли хватит.
– Это хорошо…
Значит, не за чем беспокоиться, и сон – это лишь плод воображения? Соня хотела бы положиться на интуицию и знания Берты, но не получалось.
– Время плетет свою интригу, иногда оно сближает невозможное и делает мертвое живым, а живое мертвым. И уже нельзя понять, кто первый, кто второй, кому гибнуть, а кому спасаться. Или кому спасать того, кто даже неизвестен. – Берта искренне улыбнулась, хотя тема разговора не располагала к веселью. Теперь в выражении ее лица присутствовало удовлетворение, а дыхание стало значительно легче, точно с груди убрали весомый груз. – Все случается именно тогда, когда следует. Равновесие становится сильнее через расстояния, минуты, часы, годы…
Соня попыталась понять услышанное и несколько раз мысленно повторила фразы Берты.