Дом на краю ночи

– Я не думаю, что англичанам или американцам есть дело до Кастелламаре, – сказал отец Игнацио из своего угла. – Даже учитывая наше стратегическое расположение и очевидную природную красоту.

– Ойее! – запричитала Джезуина. – Наш остров захватывали много раз, с тех пор как первый младенец, родившийся здесь, сделал свой первый вдох! И на наше проклятое счастье, нас опять захватят, прошу прощения, что не соглашаюсь с вами, padre.

– Может, ты и права, – ответил отец Игнацио и прикрыл лицо носовым платком. Священник постарел и целыми днями дремал на террасе бара. Но в тот день ему заснуть не дали, так все были возбуждены.

Мария-Грация постучала в дверь родительской спальни, затем в кабинет на чердаке.

– Мама, папа, – позвала она, – просыпайтесь. Говорят, inglesi и americani наступают.

Отец сразу поднялся и последовал за ней в бар. Итальянская станция по-прежнему наяривала марши, под потолком скрипел вентилятор, и все выглядело как в любой другой день этого года. И отец вернулся к себе на чердак к своей красной книжке с историями. Около шести, как только жара начала спадать, Амедео позвал дочь.

– Мария-Грация, ты права. Взгляни на горизонт.

Отец смотрел в бинокль, которым наградили Флавио в Balilla. Теперь, когда пелена зноя рассеялась, корабли были как на ладони. Они вытянулись на горизонте, точно соединенные нитью.

Мария-Грация не могла места себе найти от беспокойства. Она переходила из комнаты в комнату, оттуда на террасу – вместо того чтобы обслуживать в баре посетителей. И она вдруг услышала детский голос. Это малышка Кончетта безуспешно пыталась выманить Мичетто из куста бугенвиллеи.

– Он не хочет со мной играть, – пожаловалась девочка.

– Пойдем в бар, налью тебе limonata, – сказала Мария-Грация. – А может, угостить тебя arancino, наверняка ты проголодалась?

– Там все столпились вокруг приемника.

– Знаю. Давай найдем тебе уютное местечко.

Кончетта была дочерью Арканджело, но создавалось впечатление, что она сирота. Ни мать, ни отец не знали, что с ней делать. Вечно чумазая, со спутанными волосами, она болталась по острову, ловила ящериц, лупила палками по чему ни попадя – вылитый мальчишка. Кроме того, девочка страдала припадками. В три года она упала посреди площади и забилась в судорогах, изо рта у нее пошла пена. С тех пор приступы повторялись регулярно. И хотя Амедео поставил ей диагноз «эпилепсия», городские старухи упорно затаскивали ее в церковь, где бесконечно читали над ней «Аве Мария» и «Отче наш», дабы спасти ее неприкаянную душу.

С недавнего времени Кончетта завела привычку прятаться от старух в баре Марии-Грации.

– Да, пожалуйста, я выпью limonata! – Девочка с готовностью вскочила на ноги. – А можно мне еще и рисовый шарик? Или два? – добавила она с надеждой в голосе.

В баре Мария-Грация поставила перед ней стакан, положила два шарика на салфетку и помогла девочке забраться на стул. Кончетта проворно умяла рисовые шарики и осушила стакан с лимонадом. Она была самым благодарным клиентом Марии-Грации. Довоенных больших рисовых шариков, приготовленных из настоящего риса, а не из скатанного хлеба с зерном, она попросту не помнила. И понятия не имела, что от лимонада обычно вовсе не сводит скулы, так как он должен быть сладким.

– Ну вот, – с удовлетворением сказала Кончетта, – так-то лучше. А то у меня живот болел от того, что я не ела весь день.

– Где ты была сегодня? – спросила Мария-Грация.

– У скал и в пещерах. Еще с козами у Маццу. Но они такие скучные из-за жары. Лежат себе и лежат.

– Будь осторожна, когда ходишь одна по острову. В море собралось много кораблей, они явно к чему-то готовятся. – Мария-Грация и сама не понимала, от чего пытается предостеречь девочку.

– Да что мне корабли, – отмахнулась Кончетта. – Они неинтересные. Вот если стрелять начнут. – Она допила лимонад. – А почему Мичетто меня не любит?

– Ох, он со всеми такой. Не расстраивайся. Нрав у него дикий.

– И у меня нрав дикий, – объявила Кончетта, что было истинной правдой.

В тот вечер, сидя за кухонным столом, как обычно подавленная молчанием родителей, Мария-Грация вслушивалась в шум приближающегося шторма. Она угадывала его в судорожных ударах волн о волнорезы, хлопанье пальмовых ветвей.

– Агата-рыбачка была права, – сказала она, глядя на собирающиеся тучи.

– В чем? – спросила Пина.

– Шторм надвигается.

Лежа ночью в своей детской спальне, где стены были украшены картинками-гербариями, снимками Мичетто и школьными грамотами с пожелтевшими краями, Мария-Грация никак не могла уснуть. Бессонница лишала ее покоя, зудела, точно комар. Почему вдруг не спится? Снаружи ветер раскачивал пальмы, с террасы доносилось испуганное мяуканье Мичетто. На другой стороне площади у кого-то хлопали ставни.

Мария-Грация спустилась и забрала кота в дом, как всегда делала в плохую погоду. Но кот не желал спать, он нарезал по комнате круги, и шерсть у него на загривке стояла дыбом. Мария-Грация не выдержала и выставила его обратно на террасу. И когда она брала его на руки, Мичетто впервые в жизни укусил ее.