Дом на краю ночи

Мария-Грация сжала его локоть – это был их тайный знак. Она намекала мужу: молчи, сaro, слишком мы старые для всего этого.

Энцо наклонился над клавиатурой и передвинул стрелку через экран, да так быстро, что Мария-Грация не смогла уследить. Компьютер засвиристел, будто набирал телефонный номер в Америке, раздались треск, утробное жужжание, стрекот цикад.

– Он сломан! – в смятении воскликнул Серджо. – Мне продали бракованный.

– Он соединяется, – возразил Энцо.

На экране возникли слова.

– Вот, – сказал Энцо.

– И это все? – разочарованно спросил Серджо. – Это и есть интернет?

– Он может делать и другие вещи, – успокоил Энцо. – Нужно только научиться им пользоваться.

– Мы должны брать плату за пользование компьютером, – сказала Лена. – Я видела это в Англии в прошлом году. Называется интернет-кафе.

Серджо моргнул, чувствуя одновременно гордость от того, что его дочь так много знает, и сожаление, что компьютеры ей уже не в новинку.

Изучив руководство к новому приобретению, Мария-Грация сочла, что им совсем несложно пользоваться. Она последовала совету Лены и, освоив компьютер сама, стала сдавать его напрокат подросткам и приезжим за пятьдесят центов в час.

Одним стремительным прыжком «Дом на краю ночи» очутился в новом веке. А затем – Мария-Грация и опомниться не успела – Лена стала взрослой.

II

На Кастелламаре вернулся Андреа д’Исанту, которому было уже за восемьдесят. С того дня, когда он впервые покинул остров, минуло полвека. Увидев его, Мария-Грация ужаснулась, столь явственно читалась на его лице печать смерти – в точности такая же, что она видела на лице рыбака Пьерино и у отца в последние его месяцы.

На этот раз она узнала о возвращении il conte за день. Услышала, как Бепе шептался об этом за карточным столом в баре.

– Он едет один, – делился Бепе. – И мнится мне, он хочет остаться.

Назавтра Мария-Грация отправилась на пристань встречать паром. На бетонном причале собрались остатки былой свиты графа. Играл духовой оркестр. Она разглядела худощавую фигуру в плотном заграничном пальто. Паром приблизился. Пока младший сын Бепе маневрировал, разворачивая паром, il conte дрожал на ветру, волосы его развевались, это был не прежний Андреа, но лишь его тень.

Ближе к вечеру Мария-Грация вновь отправилась задворками к вилле д’Исанту.

И вновь к воротам вышел Сантино Арканджело все с той же презрительной ухмылкой, хотя на этот раз он с трудом ковылял – после двух-то операций по замене тазобедренных суставов.

– Синьора Мария-Грация, – сказал он, постукивая костылями, – так не годится. Signor il conte не примет вас. Вы и сами это понимаете.

Мария-Грация принесла блюдо с печеными баклажанами, завернутое в фольгу, как будто это был обычный визит вежливости.

– Тогда я подожду, пока он не сможет меня принять. Эти melanzane для синьора графа. Прошу, передайте, что это от меня.

Настало время положить конец этой нелепице. Она опустилась на колени у старой коновязи перед воротами, просунула блюдо под кованой решеткой ворот, а затем села на траву, скрестив руки на груди.

Сантино, оставив без внимания баклажаны, развернулся, чтобы пуститься в обратный путь к вилле.

На дороге показались рыбаки.

– Мария-Грация! – крикнул Бепе. – Что ты здесь делаешь? Почему сидишь под воротами синьора д’Исанту, точно влюбленная девчонка?

– Я-то знаю, почему я здесь сижу, – ответила Мария-Грация. – А вот куда идешь ты, синьор Бепе? Торопишься на свидание к синьоре Агате-рыбачке?

Слегка пристыженный Бепе не ответил и молча поспешил за своими племянниками. Дорога снова опустела. На горизонте солнце медленно опустилось в море, повисли сумерки. Мария-Грация подставила лицо прохладному бризу. Ну что ж, при самом худшем раскладе ей придется здесь сидеть, пока что-нибудь не произойдет.

Она, должно быть, задремала или задумалась, ибо вдруг очнулась в темноте, полная луна серебрила кроны пальм, цикады смолкали. Блюдо с баклажанами исчезло. И в тени за воротами кто-то стоял.

– Зачем ты пришла? – раздался голос.

Андреа заговорил с ней впервые за полвека. От неожиданности, а может, из-за внезапного пробуждения у нее закружилась голова. Неужели его голос на самом деле такой сухой и безжизненный, такой старческий?

– Синьор д’Исанту, я хочу поговорить с вами.

Судя по всему, Андреа уже некоторое время стоял за воротами, уголок рта у него подергивался. Еще с минуту он нервно переминался по ту сторону решетки, несколько раз прицокнул. А затем резко шагнул к воротам и распахнул их. Удержать тяжелую цепь он не смог, и она со звяканьем упала на землю.

Однажды осенним вечером, вскоре после возвращения Андреа д’Исанту, Лена услышала, как на террасе вдова Валерия, лавка которой располагалась напротив бакалеи Арканджело, шепотом говорит о ее бабушке.

– Она ходит к нему каждое воскресенье после мессы, – с осуждением в голосе рассказывала Валерия. – Пьет портвейн из Палермо на веранде, смеется и болтает. Часами там сидит. Уж не знаю, что синьор Роберт думает об этом. В ее-то возрасте (самой Валерии было под девяносто) это же стыд да позор.