Дом на берегу

– Это боль в мышцах, Колин. Она естественна и со временем пройдет. Когда она возникает, это означает, что мышцы хорошо поработали.

– Если бы, – проворчал Колин и величественным жестом отпустил меня.

– Колин постоянно размышляет о чем-то, – сказала я Натали, когда мы гуляли вдвоем по берегу моря. – Но мне не говорит. Он очень скрытный.

– Хватит уже, – перебила Натали. – Ты все время о нем болтаешь, или, что еще хуже, начинаешь нудеть, что я должна пойти к нему подластиться. Вся в мыслях о маленьком чудовище. А, между прочим, начался светлый период, и следует им наслаждаться, пока он не закончился.

– Какой светлый период?

– Леонард уехал. Свобода!

– Вот как, – я призналась себе, что новость меня обрадовала. – И надолго?

– Вернется не раньше декабря, то есть не раньше, чем через две недели! – Натали широко улыбнулась.

Никогда я не видела ее такой радостной. Но мне все еще было сложно отвлечь свои мысли от Колина. С того дня, как я обняла его, мы незаметно сблизились. Я перестала беспокоиться о том, что потеряю работу. Больше меня заботило, чтобы Колин относился ко мне хорошо.

– Я так и не выяснила, чем болен Колин. Иногда он говорит про какие-то боли, но каждый раз они возникают в разных частях тела. Подозреваю, что он фантазирует.

– Забудь об этом! – закричала Натали. – Ты эдак совсем рехнешься.

– Иногда мне так хочется, чтобы я была кем-то мудрым и опытным… Тогда я знала бы, что делать. Не была бы в такой растерянности, как сейчас.

– А мне хочется быть птицей, чтобы летать и гадить Леонарду на голову, – рассмеялась Натали. – Но наши мечты бессмысленны. Мы те, кто мы есть. Так что давай сосредоточимся на том, что вокруг нас, раз уж нам наконец-то достался не слишком поганый день!

– То, что я делаю, разве не есть «сосредоточение на том, что вокруг меня»? – спросила я, но Натали, не слушая, хлопнула меня по плечу.

– Догоняй!

И помчалась вдоль берега.

– Подожди, я не могу так быстро! – пропищала я, устремляясь за ней.

Натали, отдаляясь, уменьшалась в размерах. Я задыхалась в тяжелом пальто и скользила по камням, рискуя упасть в воду. Натали остановилась. Будучи слегка близорукой, я не сразу смогла рассмотреть, что она делает. Темные оболочки падали к ногам Натали, пока она не осталась молочно-белой. Я перешла на шаг, спотыкаясь о собственные ноги.

– Натали! – прокричала я, но она уже сиганула в темную воду. У меня мигом открылось второе дыхание, и в секунду я оказалась возле ее одежды, беспорядочно разбросанной по берегу.

– Что ты делаешь! – завопила я. – Возвращайся назад!

Натали оглянулась. Ее улыбка сверкнула среди черной раскачивающейся воды, как жемчужина. Затем Натали исчезла из виду. Я бросилась к воде, и мои ботинки мгновенно промокли насквозь. Я не умела плавать и не могла вытащить Натали. Она была так далеко…

Я села на берегу и заплакала.

– Дура, чего ты ревешь?! – закричала вдруг Натали прямо мне в ухо.

Не веря, что она вернулась ко мне, я взглянула на нее снизу вверх. Натали была совсем голая, ее волосы повисли сосульками, ресницы слиплись. Вода, капающая с нее, летела косо, потому что дул пронизывающий ветер, но Натали сияла, как будто ее грело горячее июльское солнце, а не стоял ноябрь месяц. У нее даже губы не посинели.

– Ты могла утонуть! – всхлипнула я.

– Я не могу утонуть.

– Вода такая холодная…

– Да я привычная. Могла бы плыть, разбивая лед, если б пришлось, – Натали неспешно натягивала на себя одежду.

– Ты простудишься!

– Никогда не простужалась. Даже в детстве.

– Идем быстрее в дом!

– Умертвие, ты всполошилась зря, – убеждала меня Натали.

В ботинках у меня хлюпала вода, а зуб не попадал на зуб, как будто это я прыгнула в море.

Ночью я ворочалась в своей постели, снова и снова представляя себе стройное, блестящее от воды тело Натали. Ее поступок вызвал мое неодобрение… и зависть. Как это – быть настолько бесстыдной, чтобы раздеться на морском берегу? Как это – быть такой смелой, чтобы прыгнуть в холодные волны и заплыть так далеко? Как это – говорить, что хочешь, не заботясь о приличиях и не боясь уязвить кого-то? Я хотела быть ей. Я хотела быть с ней.

Устав призывать сон, я зажгла лампу и уселась за стол. Решила нарисовать портрет Натали – запечатлеть ее такой, какой она вышла из моря, точно рожденная в его пучине. Меня охватила скованность от мысли изобразить Натали обнаженной, но я напомнила себе, что художники эпохи Возрождения грешили тем же со своими натурщицами. Нарисовав берег, несколькими штрихами я обозначила волны. Набросала овал лица Натали. Но когда пришла пора очертить плавные, гибкие линии ее тела, моя рука до того ослабла, что мне не хватило сил надавить на карандаш достаточно, чтобы он оставил след на бумаге. «Почему я боюсь?» – спросила я себя, зажмуривая глаза. И что это за странное чувство, что росло с каждым днем, наполняя меня, так что ему уже стало во мне тесно?