Дом Леви

– Да, уважаемый господин, – торжественно заявляет Фрида, – вы прибыли в добрый и успешный час.

– Конечно, конечно, – успокаивает всех дед, – приехал я устранить все препятствия.

Дед встает из-за стола, хлопает Гейнца по плечу и подмигивает девушкам. Чувство уверенности охватывает всех, как всегда, под покровительством деда, знающего все ходы и выходы, чтобы принести спасение от бед, малых и больших. Внуки окружают деда, чтобы на время попрощаться с ним, и он возвышается среди них, как старое, крепкое корнями, сильное дерево.

– Вот, паразиты! – ласково покачивает дед головой, как покачивает дерево кроной.

– Дед, – говорит девочка, задержав дыхание, – большой грех, что ты держишь свиней на усадьбе и ешь свинину. Изгони их.

– Господи, Боже мой! – возносит дед слова к богам Иоанны, – девочка совсем сбита с толку от бесконечного чтения книг.

Господин Леви сидит в своем кабинете и ждет отца. Только сейчас Фрида сообщила ему приятным тоном, явно подчеркивая важность сообщения, что уважаемый господин моется, и через некоторое время, облачившись в серый костюм, поднимется к сыну пожелать ему доброго дня. Фрида гордо покинула кабинет, как одна из придворных, возвестивших приезд кесаря собственной персоной. С насмешливой улыбкой сидит господин Леви в кресле и смотрит на дверь. Слышны шаги в салоне, и плечи господина Леви, как в испуге, покрываются потом. Но шаги удаляются, и насмешливая улыбка возвращается. «Так я и не смог преодолеть это в отношениях с отцом: с его приближением дрожь пробирает плечи, как в давние дни».

В те дни по вечерам сидели они вместе – мать, брат Альфред и он. В доме у матери часы были расписаны, как на параде: у каждого часа свое назначение. Вечерние часы она использовала для шитья, вышивания и вязанья. Но это еще было время, когда она занималась с сыновьями, внушала им свои жизненные принципы, такие, как, например: «при обуздании плоти – у души вырастают крылья». Необузданный хохот отца прерывал ее слова, и плечи матери испуганно вздрагивали. По вечерам отец возвращался домой переодеться, чтобы выйти развлечься с друзьями в город. Перед тем он входил в комнату матери и своим смехом и гремящим голосом вносил смятение в ее упорядоченную жизнь, и смущал в сердцах сыновей нравственные принципы матери. Перед отцом меркли ее моральные нравоучения. Иногда, торопясь, он проносился мимо ее комнаты и не входил, Тогда мать поднимала голову, и печаль ее глаз смягчала суровость ее лица.

«Мать, умытая и причесанная, в шелковом шуршащем платье, я подозреваю, ей нравилось стоять в смущении перед мужем-весельчаком с цветком в петлице. Бедная мать так и не дожила до глубокой старости, брат Альфред остался одиноким в душе, ни жены, ни ребенка, ни семьи, живет среди своих книг в доме нашего деда-профессора. А я… я вернусь в Давос. И только отец, только он остался в полной своей силе, неистребимой и неодолимой силе жизни. Он единственный из нас проживет долгую жизнь».

Вчера господин Леви получил письмо от Филиппа. Так ему стало известно, что Гейнц передал должность Филиппа, как юридического советника фабрики, адвокату-христианину. Сын действовал за его спиной, вызвав в нем недовольство. Хотел он его приструнить, но слишком устал и ослабел, чтобы выдержать этот конфликт. Отказался от этого и решил вернуться в Давос, дав Гейнцу полную свободу действий.

Стук в дверь, и плечи господина Леви вспотели, печаль исчезает с лица, серьезный и сосредоточенный, он поднимается во весь свой рост с кресла – встретить отца. Тоже высокий, в сером костюме с хризантемой в петлице, входит дед, точно таким, как его минуту назад представлял господин Леви.

– Ну, Артур, как здоровье? Что говорят твои сапожники врачебного дела?

– Здоровье, отец, в общем-то, в порядке.

– Несомненно, – говорит дед, – несомненно, – изучая сына долгим взглядом, приближается к нему и осторожно касается его плеча. – Надо орошать тебя свежим молоком. Красное вино со свежими яйцами не менее трех раз в день.

При виде его исхудалых щек и глаз, в которых мелькает лихорадочный блеск, дед смягчается.

– Ну, ну, – господин Леви смущен непривычной мягкостью отца, – свежее молоко не очень полезно. Так же и красное вино. Если я не ошибаюсь, отец, мама готовила такое лекарство от ангины. Думаю, отец, что нет другого выхода: придется мне снова уехать на долгое время в Давос.

Дед расхаживает по кабинету, и успокоенное его лицо указывает на размышление. Возвращается к сыну, ударяет кулаком по письменному столу, и голос его гремит:

– Туда ты не вернешься! В свой этот Давос не вернешься. Не помогут тебе ни тамошние врачи, ни лекарства… Выходи на работу! Возвращайся на фабрику! И не сиди здесь, разводя уныние в этом своем кресле.

– Я слишком устал, отец, и очень болен.

– Глупости, – бормочет дед и снова повышает голос, – не желаю слушать эти глупости от своего сына… Можно выйти из себя! – дед снова ходит по кабинету, и вдруг останавливается вплотную к стоящему сыну. – Сядь! Я говорю тебе, сиди в кресле, если ты устал, и не стой, как бревно, у которого сил нет раскачиваться.