Дом Леви

Дед продолжает с большим удовольствием хохотать и не замечает прихода Фриды.

– Когда она лежала в этом море складок, она их аккуратно выпрямляла. На волосах у нее был кружевной чепчик, а в зимние ночи надевала вязаные чувяки на ноги.

– Покойная госпожа была весьма порядочной женщиной, – хмурясь, прерывает его Фрида.

– Да, очень порядочной, подтверждает дед и глубоко вздыхает.

На несколько минут воцаряется тишина, как в церкви. Не любит дед эту тишину, и нарушает ее, обращаясь к Фриде с несколько сердитыми нотками в голосе:

– Был у бабушки и нелегкий характер. Ты уже это забыла, Фрида…

Фрида открывает шкаф и подает деду длинный домашний халат – прикрыть бабушкину рубаху.

В коридоре уже слышны шаги, все идут пожелать деду доброе утро – девушки, Гейнц, Фердинанд, Франц, Эсперанто с большим плакатом. И вот уже дед обнимает девушек, целующих его в щеки, внучки кладут головы ему на плечи, и он подмигивает им:

– Что это вы так поздно вернулись? До пяти утра я не сомкнул глаз. Все ждал вас.

И, как мужчина, жмет дед руки внукам, взлохмачивает волосы Гейнцу:

– Бастуют немного, а?

– Бастуют серьезно, дед, – смеется Гейнц.

И вот уже семья сидит вокруг стола, на котором Фрида приготовила завтрак.

– Вы все стали красивыми, я доволен, – с гордостью говорит дед.

– А вы, дед, – говорит Эдит, – с того последнего дня, когда я вас видела, помолодели лет на десять.

Дед улыбается, и принимается есть с большим аппетитом.

– Что слышно на усадьбе, дед?

– Все, как обычно, в заведенном порядке: прошло лето, приходит осень, и все готово к зиме. Картофель заготовлен в подвале, уголь в полном достатке, ну, только что бурные дни вселили тревогу в сердце Агаты, сидит она на диване под портретом святой Генофевы и вяжет мне носки, несмотря на то, что в ящике уже не умещается гора шерстяных носков.

Дед не любит шерстяные носки и заворачивает ими шею, когда начинает болеть в горле.

– Ай, ай, Агата, – качает дед головой. С большим талантом он умеет подражать голосам, повадкам и неловкостям людей, и очень любит этим развлекать внуков. И они в этой игре узнают усадьбу, растерзанную бурей, тропинки сада, залитые дождем, дом, весь наполненный скрипами и шорохами, как будто тысячи бесенят вторглись в большие белые печи во всех комнатах.

– Ну, дорогой внук, как проходит забастовка на фабрике? Красиво, а?

– Красиво, дед, и потери красивы.

– Да, дорогой, из-за этой красивой забастовки ты посчитал нужным собрать семейный совет? Я сошел с ума, когда читал твое письмо с приглашением!

– Нет, дед, решил собрать семейный совет не из-за забастовки. Нам следует обсудить более серьезные вещи. Быть может, даже далеко идущие изменения.

– Далеко идущие изменения! – гремит дед. – И для того, чтоб их сделать, я должен посоветоваться с моей сестрой Региной! – дед ударяет себя в грудь, – Глупости! Пошевелит она своими кудельками и скажет: «Изменения? Что вдруг? Дорогой братец, все это плоды твоего буйного воображения, всегда ты стремился к изменениям… Уже пятьдесят лет назад…» – и дед улыбается Гейнцу душевной улыбкой тети Регины.

– Сначала, дед, послушай, о чем идет речь.

– Послушаю, послушаю! Но сначала пойду поговорить с вашим отцом.

– Дед, – говорит Гейнц, как бы впопыхах и даже немного в испуге, – прежде, чем ты поговоришь с отцом, поедем со мной на фабрику. Проверь сначала дела. Наши с отцом мнения не совпадают. Завтра поедем с тобой вдвоем на фабрику.

– Вдвоем? – вперяет дед насмешливый взгляд во внука. – Ошибаешься, дорогой мой внук: на фабрику завтра поедем втроем.

Лицо Гейнца краснеет. Понимает он, что в войне против отца дед не будет ему союзником за спиной сына. И мимолетная враждебность проскальзывает между внуком и любимым им дедом. «И дотошный дед не понимает нашего положения. Если отец полагается на воображаемый мир, в котором он обитает, дед уверен в своих силах – выйти с успехом из любого положения. Что я буду делать между ними?»

– Внук мой, – сердито говорит дед, – ты выглядишь излишне нервным. Мужчине нервозность не подходит.

– Дед, – Эдит пытается прийти на помощь Гейнцу, – не стоит вмешивать отца в дела фабрики. Оставьте его, дед, состояние его здоровья очень неважное.

– Что? – лицо деда еще более серьезнеет.

Он оборачивается к Фриде, которая сидит, вместе с детьми, за общим столом.

– О чем говорит девочка, Фрида?

– Уважаемый господин, – скрещивает Фрида руки на столе. В этот момент в столовой не существует никто, кроме нее и деда, который возложил на Фриду всю ответственность за дом и теперь требует от нее отчета. – Уважаемый господин, у господина Леви большие неприятности в последнее время.

Взгляд Фриды скользит по лицам девушек и останавливается на лице Эдит. Теперь ее лицо покрывается темной краской, и великое молчание воцаряется вокруг стола.

– Так, – говорит дед и покручивает усы, – так, приготовь мне горячую ванну и серый мой костюм. Поднимусь к сыну – пожелать ему доброго дня.

– Дед, – Эдит старается развеять неприятную атмосферу, сгустившуюся в столовой, – как хорошо, что вы приехали именно сегодня. Тебя ожидает праздничная трапеза и немного друзей.