– Свободное время! А где ты болталась все утро? Может, оденешься и пойдешь со мной в город за покупками? За стенами уже зима, и тебе необходимо теплое пальто. И обувь… Стыд и срам, что девушка, как ты, так одета. Что скажут люди?
– Нет у меня свободного времени, мама.
– Свободное время, снова свободное время! Нет времени одеться, нет времени спать, нет времени поесть, нет времени дышать. Из-за отсутствия свободного времени лицо твое зеленое, как огурец.
Госпожа Коэн повышает голос, который раздражает господина Коэна, собирающегося в ванной побриться. Лицо его наполовину в мыле, и бритва в руке.
– Что уже здесь случилось?
– Тебя это так трогает? Ты вообще когда-нибудь обращал внимание на то, что творится в доме?
Белла оставляет родителей переругиваться и уходит к себе в комнату, пока не слышит два удара – один, решительный, в дверь спальни, другой, более умеренный в стену ванной, – обозначающие конец семейной ссоры. Белла осторожно открывает дверь, на цыпочках приближается к телефону, поднимает трубку и набирает номер доктора Блума.
«Мне надо поторопиться, – пугается Белла, – он даже не напомнил, что я должна принести деньги».
–Ты все же должна пойти со мной, – говорит госпожа Коэн, выходящая из спальни. – И не разочаровывай своих родителей.
– Мама, – улыбается Белла с явно подхалимским выражением лица, – мне надо немедленно вернуться в Дом Движения. Дело срочное и серьезное, мама, – Белла краснеет, – дело важное и требует денег.
Белла совсем сбилась с толку: краснеет, в глазах жалобное выражение, обращенное к матери, которую охватывает гнев.
– Что? Вернешься в Дом халуцианского движения? С твоим зеленым лицом ты там выроешь себе могилу. И пфеннига не дам на эти фортели. Для меня твое движение не существует.
– Хватит! – Белла кричит в ответ. – Хватит, мать, хватит! – Она открывает дверь в свою комнату и с силой захлопывает ее. От силы удара в салоне сотрясаются все вещи, и госпожа Коэн с испугом и удивлением смотрит вслед дочери, пожимает плечами и выходит из дому.
Белла вскакивает с места, наспех смахивает слезы, и почти в последнюю минуту ловит отца, стоящего перед зеркалом в спальне и одевающего пальто.
– Папа…
– Белла, что ты в так волнуешься? Ты что, не знаешь свою мать? Легко сердится и легко мирится.
– Папа, я должна немедленно вернуться в Дом Движения. Срочные дела. Сообщу по телефону…
– Ой, дети, дети! – вздыхает господин Коэн в явно веселом настроении. – Уверены они, что мир во всем мире зависит от их скороспелых обсуждений. Значит, ты решила снова оставить родителей? Детка, когда ты уже поумнеешь?
– Не сейчас, отец, не сейчас. Я тороплюсь, – и вдруг, как бы приказным голосом, – ты должен пожертвовать нам сумму денег, несколько десятков марок.
Что-то в облике Беллы беспокоит господина Коэна: «Очень бледна!»
– Ну, Белла, не так быстро, – смеется господин Коэн, стараясь не показывать свое беспокойство, – еще тратить впустую деньги на вашу суету. Ладно, чего я только не сделаю для тебя. Пятьдесят марок так и быть пожертвую, и хватит мне пудрить мозги.
Белла чувствует на себе его взгляд, мигающий, словно бы намекающий: «Мне, купцу Коэну, не рассказывай сказки».
– Достаточно, – смеется она, поднимается на цыпочки, обнимает за шею отца, целует его и прижимается щекой к его щеке.
– И когда мы снова удостоимся вновь тебя видеть, Белла?
– Скоро, отец, и все будет к лучшему.
– Безумные дети, – качает головой господин Коэн.
Белла уже близка к дверям, смеется и машет рукой.
– До свиданья, отец.
Ночь над городом.
В городе ночь.
У входа в дом Леви стоит садовник и курит трубку. Над ним мигает фонарь, посылая свет на недвижные каштаны, словно огромные и верные стражи дома. Иоанна и Бумба рядом с садовником нетерпеливо ждут, когда он заговорит. Много чудесных историй у старого садовника, но никогда он рта не раскроет по просьбе.
– Расскажи нам о вороньей принцессе, – просит Иоанна. – Когда ты был молод, и она была молода, она в самом деле была принцесса, красивая и гордая?
– Была, – вздыхает старик, – и площадь всегда полна роскошных карет, и лошади принцессы всегда скакали впереди всех.
Садовник замолкает, и густой дым выходит из его трубки. Ветер трясет фонарный столб, и все деревья внезапно озаряются. Затем фонарь снова замирает, лишь бросая мигающее пятно света на троицу у входа в дом. Сад стоит в темноте. Иоанна вдыхает воздух, полный дыма из трубки. Она любит этот запах табака. Он напоминает ей деда и его веселый смех.
– Так что же было в те дни с вороньей принцессой? – прерывает Иоанна молчание садовника. – Ехала в карете, кони неслись вскачь, а над каретой кружились вороны, сопровождая ее, так это было?
– Снова она сочиняет сказки, – жалуется Бумба. Старик улыбается.
– Нет, Иоанна, не так это было в те дни. Какой интерес был у принцессы к этим посланцам сатаны? Счастливые люди, Иоанна, не обращают внимания на черных птиц.
– Почему ты называешь ворон посланцами сатаны? Расскажи нам.
– В селе, где я родился, – медленно начинает садовник, – на вершине высокого холма стоял разрушенный рыцарский замок.