Дом Леви

– Я вынужден был. – Сказал он. – Не оружием, а с помощью убеждения следует подавить эту вспышку насилия. Поэтому я вынужден был вести переговоры с предводителями этого бунта. Что поделаешь? – Он вздохнул. – Народ напился. Сожженную синагогу построят заново. У евреев городка много денег. Ты не должна расстраиваться из-за этого, Эдит. Тебе это не принесет никакого вреда.

– Нет, – ответила, – меня это не расстроило. Я не религиозная.

Тут он поднял на нее удивленные, отчужденные глаза.

– Но, Эдит, ты ведь… – и они посмотрели друг на друга, как два абсолютно чужих человека. Эдит не хочет, чтоб ей напоминали эти дни. Она обращается к Гейнцу тем же жестким тоном, каким он говорил с ней до этого:

– Ты не должен был обо мне беспокоиться. Я была в надежных руках. И нечего подозревать близкого мне человека. Эмиль вел себя согласно правилам приличия и полностью исполнял свой долг.

Гейнц улыбается и мигает глазами.

«Эмиль и доктор Функе. Я должен ее уберечь от Эмиля, который был послан от имени республики и от имени Функе. Лань все еще развлекается в медвежьих лапах, но придет день, и он зарычит на нее».

Гейнц постукивает пальцами по столику и напевает:

Красавица моя, спустись с небес,
Я вечно не могу с тобою быть – я – бес,
Зовет меня из тьмы дремучий лес…

Резким движением Эдит пытается отогнать муху, ударяет себя по руке, и рука неожиданно бессильно падает на стол, между подносов и тарелок Фриды, как птица, сложившая крылья. Гейнц кладет свою руку на ее руку. Так они долго сидят. Рука в руке, не произнося ни звука, наблюдают за садом, заполняющимся густыми тенями.

– Что будет, Эдит? – спрашивает Гейнц.

– Увидим, – говорит Эдит, – поживем и увидим.

Она освобождает свою руку из руки Гейнца:

– Надо помочь Эмилю освоиться в нашем доме.

Гейнц застывает на своем месте.

– Что ты хочешь этим сказать, Эдит?

– Если Эмиль не найдет здесь своего дома, дом этот перестанет быть и моим.

Гейнц стоит напротив Эдит, взгляд его пронзителен и хмур:

– Нет, Эдит, ты второй раз не оставишь свой дом. Я тебе запрещаю!

– Ты запрещаешь? – Эдит пытается превратить это в шутку. – Может, разрешишь мне спросить, в какой роли ты запрещаешь мне?

– В роли главы семьи, Эдит.

– Ты… Глава семьи? Ты что, сошел с ума, Гейнц?

Гейнц кладет руку на ее плечо, и плечо сжимается.

– Отец болен, Эдит, тяжело болен.

Эдит поднимает голову и устремляет на него испуганный взгляд. Гейнц печально улыбается.

«Насколько он сейчас похож на отца», – проносится в ее голове неожиданная мысль. Гейнц чувствует под своей рукой, как дрожат плечи Эдит, словно от боли.

– Оба мы старшие, Эдит. На мне и тебе вся ответственность.Мы должны стоять на страже нашего дома, Эдит.

Эдит не отвечает. Лицо ее недвижно и глаза окаменели. Гейнц гладит ее волосы.

– Эдит, если Эмиль действительно захочет жить в нашем доме, как член семьи, я приму его без единого слова. Любую помощь окажу ему, Эдит, здесь, в доме, да, Эдит… Но я не верю, что такой человек, как он, в наши дни захочет связать свою судьбу с судьбой еврейской семьи.

– Ты ошибаешься в нем, Гейнц.

– Надеюсь, что ошибаюсь.

– Смотри, – вскрикивает Эдит, – мы сидим в темноте.

Она вскакивает и зажигает свет.

Гейнц торопливо берет в руки чашку и пьет остывший кофе. Эдит возвращается в кресло и начинает жадно есть компот из слив, словно ее внезапно атаковал голод. Лицо ее утомленно, но руки нервно носятся между посудой на столе. Гейнц смотрит на ее руки, порхающие от тарелки к тарелке, как птицы, крылья которых сожжены.

Слышится стук в дверь, и оба вздыхают с облегчением. Кетхен пришла убрать со стола и сообщить госпоже Эдит, что уважаемый господин просит ее поужинать с ним. Войдя, Кетхен оставила дверь открытой, и из соседней комнаты – комнаты Иоанны – доносятся голоса детей, громко спорящих друг с другом.

– Глупости, – визжит Бумба, – я тебе говорю, что нет на небе ни Бога, ни ада, ни рая. Там только есть облака.

– Откуда ты знаешь? – визжит в ответ Иоанна. – Ты был там?

– Это известно!

– Кто тебе это сообщил?

– Отец. Сегодня я говорил с ним обо всем этом, и он сказал мне…

– Повтори точно, что сказал тебе отец.

– Ясно, что Бога нет.

– Глупец! У отца есть книга на языке Бога, книга бабушки, и если есть язык Бога, значит, и есть Бог.

Эдит и Гейнц слушают и смеются. Кетхен забирает посуду, выходит и закрывает дверь. Голоса детей исчезают.

– Если у тебя есть желание поужинать с отцом, ты должна побеспокоиться о наряде.

Эдит встает и начинает расплетать косы. Волосы ее рассыпаются золотыми волнами. Гейнц встает с места, подходит к Эдит, гладит ее волосы.

– До чего ты красива, Эдит.

Эдит возвращает ему обворожительную улыбку.

– Может, пойдешь со мной к отцу, Гейнц? Вместе спустимся к нему в кабинет. Он будет очень рад.

– Нет, нет, – отметает Гейнц решительным жестом это предложение. – Вечером я хочу выйти. Целыми вечерами я сидел здесь один.

– А-а, – смеется Эдит, – забыла, что сегодняшний день предназначен для радостей. И куда же ты?

Эдит шаловливо подмигивает Гейнцу, но он остается серьезным.