Дрова в топку подбрасывались совсем недавно – за дверцей трещал огонь, на печной панели стоял чугунок, от которого исходил аромат печёного картофеля. Она приоткрыла крышку, втянула ноздрями пар, определила: «картохи в тулупах». Последний раз ей посчастливилось отведать картофель, приготовленный в русской печи в кожуре где-то лет в шесть – они тогда увязли на отцовых Жигулях в грязной жиже тогда ещё грунтовой просёлочной дороги, возвращаясь из деревни ранней весной. Отец ходил далеко через поля за трактором – на поездку до дома: попытки выбраться, утомительное долгое ожидание, буксировку, ушёл весь день и единственное съестное, что было у них с собой – картофель в мундирах, приготовленный бабкой в чугунке. Лида с наслаждением стягивала с него тонкую стружку и ела без хлеба и соли – ничего вкуснее в жизни она не пробовала.
Тяжёлая чугунная крышка громыхнула гулким металлическим звуком, пальцы едва не обожглись. Она прошлась по избе: в красном углу висели иконы, накрытые вышитым льняным полотенцем, или рушником, как его тогда называли, на другой стене – большая рамка, вмещающая в себя сразу несколько снимков, некоторые Лидия в будущем держала в руках, но вид у них был более потрёпанный, чем здесь. Она приоткрыла массивный сундук – изнутри пахнуло старьём, сундук был набит вещами – мужскими и женскими: пиджаками, кофтами, возможно, в белом ситцевом платье с богатым шитьём на рукавах кто-то выходил замуж, скорее баба Еня, иначе фасон был бы более устаревшим, а в таком не зазорно пройтись по улице и в двухтысячных, если отбелить да отгладить. На самом дне она нащупала туго связанные носовым платком денежные купюры, долго их изучала, разглядывая с обеих сторон. Спохватившись, быстро спрятала деньги обратно, оглядываясь – не застукал ли её кто-либо за преступлением, пока она разевала рот.
Повсюду на верёвках сушились детские вещи, источая сладко-молочную вонь, по полу протянулись длинные вязанные половики, собирающиеся в складки от малейшего передвижения по ним.
Приблизившись к кроватям, Лидия вздрогнула – из-под одеяла торчали две детские макушки, вблизи слышалось тихое сопение. Дети были заперты дома одни – по сегодняшним меркам это шокировало, но в те времена считалось нормой: бабы не разгибались в полях и огородах, поэтому дети в любых возрастах оставались дома, предоставленные сами себе. Сразу вспомнилась история, рассказанная одной знакомой, как во время войны её родственника, тогда новорожденного, мать укладывала на печи и уходила работать на долгий день, выхода, как она говорила, иного не было – выживет, так выживет, не выживет, значит, не выживет. Но младенец зацепился за жизнь, уцелел.
За окном послышались голоса – кто-то приближался. Лидия прильнула лицом к тюлевой занавеске и проследила, как женщины втаскивают за собой санки с дровами и поверх дров грудой наваленного хвороста, проходят во двор, заносят срубленное в сарай, при этом оттуда доносится бряканье перебираемых старых сухих поленьев, затем подходят к дому. Отворилась входная дверь, постучали ногами о пол, стряхивая остатки прилипшего к валенкам снега, первой появилась Евгения, за ней Алевтина.
Обе застыли в полном замешательстве в одинаковых позах – неожиданный визит посланницы их сконфузил, если не сказать – намертво сковал. На платках – на ореоле пухового ворса поблёскивали капли талого снега, щёки и носы горели, обожжённые ледяными ветрами, носящимися по полям. Первой начала разуваться Алевтина, повернувшись боком.
– Ты как тут очутилась? – не поворачивая головы спросила она, поверхностно, будто интересовалась между делом.
– Открыла, да вошла, – бесцеремонно ответила Лидия, – не на морозе мне дежурить…
Спустившийся с кровати заспанный мальчик спотыкнулся и упал, его подняли.
– Продукты там, в сенях, под мешковиной, – сообщила женщина-пришелец, наблюдая как в доме с пробуждением детей нарастает суета.
Вдвоём с прабабкой они втащили сумку, поставили возле скамьи.
– Что за человек к вам направлялся, когда я от вас уходила? – в нетерпении спросила Лидия. – Меня не заметил?
Прабабка выпрямилась, развернула плечи, соображая, – вчерашнее событие её по всей видимости не затронуло, и она не сразу догадалась о чём идёт речь.
– А-а-а… это кум. Да, захаживал… Не видал, никого не видал, – замотала она головой.
– Зачем он приходил? – Лидия теребила сложенные листы с фотографиями в кармане, выжидая окончания допроса, который сама же и устроила.
– Принёс пяток картох, я ему самогонки плеснула, – равнодушно ответила прабабка.
– Зачем вы взяли? Я же вам всё ношу. – Её слова обе женщины вначале не поняли, ответить взялась молодая:
– Не знаю, как у вас в грядущем, а у нас ни от чего не отказываются, всё складывают про запас. Ныне ты пришла, гостинцев ворох понанесла, а потом что? Потом ищи свищи ветра в поле… – Евгения сдёрнула с верёвок сухие пелёнки, подошла к печи, подбросила дров.
Воспользовавшись паузой, внучка вынула листы из кармана, расправила их, протянула.
– Смотрите, вот ваши пятидесятые.