Дом колдовства

Уже совсем рассвело, когда я оставил Тахио и поехал по узкому, идиотски извилистому шоссе, ведущему в Акапулько. Вскоре после полудня я добрался до отеля и узнал, что никто еще не затребовал забронированный номер. Я предъявил квитанцию, начал было расписываться именем Джекоба Бродина, но остановился. Даже при том, что в моей голове был туман от усталости, я понял, что это заведет меня слишком далеко. Особенно если Стрелок, прикрываясь именем Бродина, должен был встретиться с кем-то, кто его знал. Я-то совсем не был похож на Стрелка.

Я предоставил клерку считать, что я Джекоб Бродин, но в регистрационной карточке расписался как Шелл Скотт. Потом вручил клерку —смышленому на вид мексиканцу по имени Рафаэль — сумму, эквивалентную сотне американских долларов. Он должен был, если его спросят, поклясться, что Джекоб Бродин телеграфировал, что задерживается, и поэтому Рафаэль отдал номер странному типу, расписавшемуся как Шелл Скотт. Рафаэль был весьма этим озадачен, но за 864 песо готов был присягнуть в чем угодно — даже в том, что на маисовой лепешке водятся вши.

Я подумал, что это будет чем-то вроде страховки на случай, если какой-нибудь приятель Стрелка с задатками убийцы поинтересуется, что.: я делаю в номере убитого Паркинсона. Потом я отправился прямо в номер 103 и, не раздеваясь, лег на одну из кроватей и вскоре заснул.,

На следующее утро я справился у дежурного, не интересовался ли кто-нибудь номером 103. Никто. После завтрака— тот же вопрос дежурному, утомительное ожидание в холле, в баре, у административной стойки. Ничего не случилось, если не считать, что я заметил среди гостей еще нескольких мошенников, включая их доверенное лицо — Арчи Краузе. Он был мне кое-чем обязан, и я взял его на заметку: возможно, он мне пригодится. Потом я зашел в бар, позавтракал во второй раз и выкупался в бассейне. И вот на сцене появилась Глория, подошла ко мне (как я уже рассказал) и заявила, что нуждается в моей помощи.

И теперь в «своем» номере я за полминуты перебрал в уме то, что произошло с того момента, когда мне впервые позвонил Джо, а я взялся расследовать это дело. Пожав плечами, я встал и сбросил на кровать халат. Ну что ж, по крайней мере, у меня здесь хороший номер и в нем все удобства, какие только может предоставить администрация, а стоит выйти из номера — и передо мной засияют воды Акапулькского залива и гладь бассейна.

Я потянулся, и в этот момент открылась дверь. Вошедший посыльный имел черт знает какой вид. Никогда еще я не встречал такого посыльного. Войдя, он прислонился к стене и уставился на меня.

Он выглядел футов на пять в высоту и не меньше — в ширину, а лицо его, видимо, претерпело множество пластических операций. В нем было примерно столько же интеллекта, сколько в заднице слона, и ему, несомненно, следовало стать экспонатом в музее с соответствующей латинской надписью на дощечке. Внезапно я пожалел, что мой револьвер не при мне, а в ящике бюро. Я судорожно глотнул.

Тот спросил тихим голосом:

— Стрелок?

Я ответил:

— Угу.

— Одевайтесь,— сказал он полушепотом.— Пятнадцать минут.

«Угу» как будто сработало, так что я повторил его еще раз. Он кивнул и вышел, тихо; прикрыв дверь. Я не знал, что последует дальше, но, что бы там ни было, решил одеться полностью — включая кольт 38-го калибра под пиджаком,.

Но в этот самый момент кто-то спустил воду в туалете слева от меня. Я посмотрел на закрытую дверь, ведущую в туалет, и она тут же открылась. Передо мной появилась прекрасная дева в норковой шубке поверх чего-то эфемерного. Я разинул рот.

Она засмеялась.

— Боже мой,— произнесла она бархатным контральто.— Вы, должно быть, Стрелок? И, конечно, знали о моем приезде?

Само собой. Я все знаю. Она улыбалась мне, а я смотрел на нее во все глаза. И было на что.

На ней было фунтов сорок норки и одна-две унции золотистой ткани — без рукавов, без верха, без спины и почти без пользы. Она была одета как раз для вечера, и я пожалел, что еще не вечер. В руке у нее был маленький черный чемоданчик, вроде тех, что берут с собой женщины, когда собираются переночевать где-то вне дома. Она бросила его на кровать и небрежным жестом кинула сверху свою шубку. Теперь я смог рассмотреть то, во что она была, так сказать, одета.

У меня мелькнула мысль, не халатик ли это — такой глубокий был вырез. Но это было платье. Передо мной стояла женщина, у которой ничего не было подложено — ни на плечах, ни на груди,— у нее было лишь то, что ей дала природа, а я большой любитель природы.

Она сверкнула на меня синими глазами.

— Торелли прислал меня, чтобы я составила вам компанию, лапушка.

Лапушка! Она назвала меня лапушкой! Но меня привело в чувство другое слово.

— Торелли?

— Конечно. Торелли велел мне... ну, поговорить с вами, пока он не будет готов.

Торелли? Я не знал никакого Торелли. И кого бы она ни имела в виду, я не понял, что значит: «пока он не будет готов». Может быть, это относится ко мне? Черт возьми, я-то уже готов.