Дом иллюзий

На обратном пути я видела, как плывет поверх солнца ядовитый янтарный дым. В ту ночь пожар продолжался. Я вышла на крыльцо посмотреть и, хотя комары тут же слетелись на угощение, не смогла оторваться от этого зрелища: почти полная луна подсвечивала стремительные облака, а вдали на горе золотом пульсировало пламя, разгораясь, точно второй восход.

На следующее утро, когда я писала, что-то вынырнуло из травы у самого моего окна: молодой олень с бархатистыми рожками, забавными, длинными и выразительными ушами. Он как будто не заметил меня, удобно устроился в тени дерева. Я смотрела на него как зачарованная – недаром я в детстве так любила лошадей. Я вынесла ему несколько морковок, чтобы показать, я ему не враг, но он есть не стал, и за считаные часы морковки высохли на воздухе, превратились в сморщенные белые палочки.

Стоило мне пошевелиться, олешек поворачивался, следил за мной черными глазами. Когда я замирала и становилась незаметной – читала или писала какое-то время не прерываясь, – он успокаивался, насколько олень вообще способен успокоиться. Лениво моргал, щипал траву, отгонял мух, прядая ушами и помахивая хвостом. Однажды я даже видела, как он облизнулся и зевнул. Такая близость, такое доверие стали бы невыносимы, если бы я приняла это за доверие.

Раз я прошла мимо окна – а их там уже двое, два оленя пристроились под деревом. Мех мягкий с виду, они отдувались от жары, словно большие красивые псы. Но тут половица скрипнула под моими ногами, и они утекли в высокую траву. В полумиле от дома они все еще продолжали бег.

Несколько дней спустя взошла полная луна – кроваво-красная в дыму – и я пошла к озеру погулять. Луна поднималась все выше, выше, она вырвалась из дыма и сделалась яркой монетой посреди неба. Каждая черта потрескавшейся почвы выделялась с сюрреалистической отчетливостью, провалы были темны и глубоки. Вот бы все в жизни обладало подобной ясностью. Мне хотелось, чтобы я всегда, изначально жила в этом теле, и чтобы ты жила здесь, со мной, и я бы сказала тебе: все в порядке, все будет хорошо.

Я развернулась: моя темно-серебряная лунная тень шагала передо мной обратно к берегу.

Моя история доходит только досюда, она заканчивается, и ветер ее уносит.

Послесловие

В эссе о книге Джоанны Расс «Как подавлять женское творчество» (How to Suppress Women’s Writing) Брит Мандело говорит, что вся история женской литературы «написана на песке». Мне это кажется самой подходящей метафорой для процесса собирания этой книги, поиска текстов о квир-людях и домашнем насилии, о двух темах, о которых исторически мало говорилось, которые скрывались. Порой мне казалось, что я вовсе и не пишу, а, словно метко метнув нож, пришпиливаю фрагменты истории, прежде чем они сдвинутся или растают.

Примечание о языке: мне пришлось на всем протяжении книги принимать лингвистические и риторические решения, выбирая термины и обозначения. Здесь я в основном говорю о лесбиянках и квир-женщинах, не упоминая специально геев и квир-мужчин, а также гендерно неконформных людей, хотя они тоже подвергаются домашнему насилию. Такое решение я приняла по нескольким причинам. Во-первых, я более-менее цисгендерная квир-женщина и мне удобнее, когда я пишу, смотреть с этого ракурса. Во-вторых, значительная часть исторического материала, который я нашла и использовала, была в основном посвящена цисгендерным лесбиянкам и их сообществам. В-третьих, было бы утомительно приводить на каждой странице примеры, включающие все возможные типы квир-людей, но вовсе немыслимо было бы утверждать, будто истории, опыт, страдания любых квир-людей взаимозаменимы – абсолютно нет. Если на этих страницах обнаружатся какие-то упущения, вина за них лежит исключительно на мне.

«Дом иллюзий» ни в коей мере не задумывался как всеохватывающий обзор современных исследований в области домашнего насилия среди однополых людей или как обзор истории такого насилия. Такая книга, насколько я могу судить, еще не написана. Однажды – когда и если она будет написана – я надеюсь, что моя очень приблизительная попытка создания канона пригодится в качестве ресурса, как сейчас она отдает должное той работе, что была проделана до нее.