Дом иллюзий

Мы с братом пили водянистые коктейли в кафе поблизости от банка под гобеленом с лицом Че, и я катала на языке это энергичное выражение – «Иди в жопу» – вот как надо было ответить годы тому назад.

Дом иллюзий как вакцина

В детстве мне объяснили: когда болезнь бушует в твоем теле, ты приобретаешь иммунитет. Твое тело гениальнее тебя. Оно не только исцеляется – оно еще и учится. Запоминает (разумеется, если при этом вирус тебя не убьет).

После Дома иллюзий у меня появилось шестое чувство. Оно включается непредсказуемо при виде нового сокурсника, коллеги, новой девушки моей подруги, незнакомца на вечеринке. Физическое отвращение, возникающее из ниоткуда, немного похожее на внезапный кислый вкус во рту, предшествующий рвоте. Это порой мешает или раздражает, но это очень полезно: мое гениальное тело научилось меня предостерегать.

Дом иллюзий как конец истории

Утверждение, будто у всего есть отчетливый конец, – обычная ложь автобиографий. Надо решиться и где-то поставить точку. Отпустить читателя.

На чем же остановиться в этой истории? На жарком июньском дне, когда мы с Вэл поженились? На удачно вписывающемся в нарратив столкновении с женщиной из Дома иллюзий? Если ухватить историю за верхушку и тянуть, будет ли резкий рвущийся звук сигналом, что поддались уже и корни? И что же останется в почве?

Нужно ли закольцевать рассказ, вернуться к какому-то воспоминанию из Дома иллюзий? К приятному? Даст ли это нужный эффект – контраст между тем, что могло быть и что стало? Например, воспоминание о том, как мы вернулись из винного магазина по соседству, прихлебываем пряный «Зинфандель», мажем на хлебцы фету и рассказываем какую-то историю?

Когда-нибудь женщина из Дома иллюзий умрет, и я умру, и Вэл, и Джон и Лора, и мой брат, и мои родители, и ее родители тоже умрут, и все, с кем мы были знакомы, умрут. Будет ли это концом истории? Бездумное, громыхающее, однонаправленное движение времени?

Есть панамская сказка, завершающаяся словами: «Моя история доходит только досюда, она заканчивается, и ветер ее уносит». Только такая концовка и может быть. Иногда нужно рассказать историю – и на чем-то ее нужно закончить.

Дом иллюзий как эпилог

Большую часть книги я написала в сельской местности в Восточном Орегоне[121]. Я жила в хижине у берега, озеро летом почти целиком пересыхало. Эта часть страны – высокогорная пустыня, ночью холодно, днем жара. Воздух настолько сухой, что я каждый час пила воду и не могла утолить жажду. Однажды утром на мой стол шлепнулась капля крови, я пошла в ванную, попыталась сделать фитиль из туалетной бумаги и унять кровотечение. На обратном пути я заметила, что оставляю за собой кровавый след на полу – кап-кап-кап.

День напролет я сидела и смотрела, как на дальнем берегу бывшего озера взбрыкивают пыльные вихри[122]. Мне говорили, что в озере где-то еще осталась вода, но до нее четыре мили пути. Инопланетный пейзаж вроде солончаков Юты или старых серий «Звездного пути». Я добиралась до пещер, где гнездились орлы, и земля под их жилищами была усыпана ошметками шерсти и костей. Сова бросила у меня на пороге полтушки кролика, утром какое-то другое существо уволокло тушку, оставив кровавое пятно.

После ужина я ходила на берег с другими участниками творческого семинара. Сначала мы брели через мягкое, колышущееся поле сухой травы, доходившей нам до плеч. Потом – корочка земли, тонкая, словно глазурь на торте, – точно ступаешь по лунной пыли. Потом земля становилась твердой и трескалась на тысячи, миллионы осколков – дивные геометрические узоры. А мы шли дальше, и теперь земля приятно похрустывала под ногами. Когда мы достаточно далеко уходили от дома, почва становилась мягкой и рыхлой, похожей на резиновое покрытие детской игровой площадки. Чуть погодя запах менялся: теперь он отдавал серой и отбеливателем, запах липы, безошибочно узнаваемый (как я сказала спутникам и пожалела об этом в тот же миг, когда слово выскользнуло из моего рта) запах спермы. Со мной никто не согласился или согласился, но промолчал. Я наклонилась, подняла комок сухой земли. Почва под ним оказалась влажной – воспоминание об озере.

На невысокой горе, которую мы видели на горизонте, вспыхнул лесной пожар. Я однажды проезжала мимо и смотрела, как до невозможности оранжевое пламя пролагает себе путь, облизывая склон и оставляя за собой глянцевые обгорелые стволы, и все еще полыхающие столбы ограды, и необъяснимо уцелевшие прогалины, где кому-то удалось выжить. Вертолет кружил и нырял, как стрекоза, ронял наземь мерцающие полотна воды.

Я отправилась в город посидеть в библиотеке под кондиционером. Библиотекарь заговорила со мной о пожаре. Сказала, что лесные пожары опасны для коров и быков, но не для оленей. «После такого никогда не обнаруживаются оленьи скелеты, – сказала она. – Олени знают, как спастись. А вот коров и быков с места не сдвинешь. Огонь уже тут, а они просто не соображают, как им быть».