Через несколько дней после эпизода в боулинге, накануне твоего возвращения в Айову, она предлагает пойти на концерт в местный бар. Тебе не хочется – ты давно разлюбила живую музыку, ее притязания на твое тело и на часы, предназначенные для сна, – но боишься в этом признаться и едешь вместе с ней. Первая ошибка того дня. В баре вы встречаете друзей. Ты берешь пиво, но лишь понемногу отхлебываешь, потому что хочешь быть наготове, сесть в ее машину и уехать при первой возможности. Играет группа из Чикаго, JC Brooks & the Uptown Sound, вообще-то вполне приличная. Ты отсидела первую часть программы, пока не почувствовала усталость. Дотянуть до усталости – вторая ошибка.
– Мне пора домой, – тихо говоришь ты, наклонясь к ее уху. – Я очень устала, а рано утром мне на самолет.
Она с виду расслабленная, сочувственная.
– Хочешь, я поеду домой вместе с тобой? – спрашивает она.
Ты тоже расслабляешься – ее реакция кажется вполне нормальной. И это уже третья ошибка.
– Мне все равно, – говоришь ты. – Если тебе тут хорошо, я возьму твою машину, а тебе оставлю деньги на такси. Или поехали вместе. Решай сама, любимая.
– Тебе все равно? – повторяет она.
– Да, – говоришь ты. – Меня оба варианта устраивают.
– Значит, тебе на меня наплевать. Тебе все равно, поеду я с тобой или нет.
– Я не это хотела сказать. Я хотела сказать…
– Тебе все равно, жива я или померла, – говорит она.
Внутри тебя что-то скатывается на край обрыва, срывается.
Подойдя к машине, она требует, чтобы ты пустила ее за руль.
– Нет, – говоришь ты. – Нет, ты пьяна. Я не могу допустить…
– Ключи давай, или я тебя прикончу.
– Если я дам тебе ключи, ты прикончишь нас обеих.
Она садится на пассажирское место, и всю дорогу домой ты так и ждешь, что она кинется на тебя и выхватит руль.
Но она закрывает глаза.
Ты входишь в дом, она визжит тебе в спину. Сейчас ты спокойна. Прошлый раз многому тебя научил. Ты стала сильнее.
В спальне ты раздеваешься, идешь в ванную, запираешь дверь. Душ обжигает. Ты сразу же согреваешься, вода шумит, как дождь.
Потом в ванную входит она. То ли сломала замок, то ли ты толком не заперла или вовсе не заперла – а она все еще орет. Она рывком отдергивает занавеску душа. Ты пятишься. Очков на тебе нет, она – расплывшаяся бледная масса с красной дырой рта.
Между вами падает вода.
– Я тебя ненавижу, – говорит она. – Я всегда тебя ненавидела.
– Знаю, – говоришь ты.
– Убирайся из моего дома сию минуту.
– Не могу. У меня нет машины. Самолет завтра.
– Убирайся, или я тебя выгоню.
– Я посплю на полу. Ты даже не заметишь моего присутствия.
Ты сползаешь на пол ванной, рыдая, и она выходит.
Ты сидишь там, пока вода, поливающая твое тело, не становится ледяной. Вытерпев несколько минут, ты тянешь руку вверх и, дрожа, выключаешь кран.
Она снова заходит в ванную. Когда она подходит к тебе вплотную, протягивает руку, ты понимаешь, что она раздета догола.
– Почему ты плачешь? – спрашивает она так нежно, что сердце твое раскалывается, словно перезрелый персик.
Она ничего не помнит, говорит она тебе перед сном. Помнит, как вы были в баре, а потом, как голая склонилась над тобой, тоже голой. Между тем моментом и этим – тьма.
На следующий день ты просыпаешься рядом с ней. Ты пакуешь чемодан и пытаешься ее поторопить, потому что у нее – машина, а у тебя – самолет, на который нельзя опаздывать. Она угрюма, сердита, огрызается, когда ты напоминаешь, что до аэропорта ехать больше часа. Она не торопится. Накладывает макияж. Впервые в жизни едет очень, очень медленно.