Дом голосов

— До десяти лет моя пациентка жила с родными отцом и матерью: они перебирались с места на место, часто меняя имена. Потом что-то произошло: женщина упомянула «ночь пожара», когда мать дала ей выпить «водичку для забывания». Это событие резко прервало ее отношения с родной семьей, и она переехала в Австралию, превратившись для всех в Ханну Холл.

Услышав это имя, произнесенное в первый раз, Бальди напряглась, что не укрылось от Джербера.

— О чем ты хочешь меня спросить? — осведомилась она с подозрением.

— Полагаю, двадцать лет назад Ханну забрали у родителей, возможно, сохранились документы, объясняющие причину. И может статься, кто-нибудь еще занимается убийством братика.

— Эта история — вранье! — вспылила судья. — Очнись, Пьетро: не было никакого убийства, эта женщина морочит тебе голову.

Но Джербер не отступался, упорно продолжал гнуть свое.

— Родные отец и мать позволяли ей самой выбирать себе имена, поэтому, пока она жила в Италии, ее звали по-разному. Ханна Холл — идентичность, которую она обрела, только прибыв в Австралию. Вот я и предполагаю, что в возрасте десяти лет ее удочерила семья из Аделаиды.

— Что ты здесь делаешь в такой час? — перебила его Бальди. — Почему не идешь домой, к жене и сыну?

Но Пьетро не слушал.

— Разумеется, это всего лишь предположение. Чтобы выяснить все досконально, мне нужен допуск к документам для служебного пользования, которые хранятся в архиве суда по делам несовершеннолетних.

Так называемый «Модуль 23», самые деликатные дела по усыновлению. Судья это прекрасно знала.

Бальди глубоко вздохнула, потом подошла к старинному письменному столу. Взяла ручку, что-то набросала на листке бумаги, протянула его Джерберу:

— Покажи это в канцелярии, тебе предоставят любые документы, какие ты захочешь.

Психолог взял листок, сложил его и сунул в карман. Распрощался со старой знакомой, просто кивнув ей, не осмеливаясь что-либо добавить или посмотреть в глаза.

Когда он вышел из дома Бальди, дождь прекратился. Ледяной туман поднимался над Арно, расползался по опустевшим улицам, так что за три-четыре метра уже ничего нельзя было разглядеть.

Где-то наверху старинный колокол башни Арнольфо пробил полночь. Удары следовали один за другим, отдаваясь от древних стен, пока не растворились в безмолвии.

Джербер ступил на Понте Веккьо. Его шаги звенели металлом в глухой тишине. Ювелирные лавки были закрыты, вывески погашены. Фонари появлялись и исчезали, словно тускло светящиеся миражи, — только они, будто старые-старые, услужливые души, показывали дорогу в белой пустоте. Улеститель детей следовал за ними, чтобы не заблудиться, и даже испытывал искушение их поблагодарить.

Перейдя по мосту, он очутился в лабиринте проулков исторического центра. Сырость проникала под одежду, расползалась по коже. Чтобы уберечься от холода, Джербер плотнее запахнулся в «Burberry», но это не помогло. Тогда, чтобы согреться, он ускорил шаг.

Сначала издалека донеслись разрозненные ноты. Но по мере приближения Пьетро начал их между собой сопрягать, и в уме стала складываться приятная мелодия, вроде бы знакомая. Он пошел еще быстрее, чтобы лучше расслышать. Кто-то поставил старую пластинку. Игла скользила по виниловым дорожкам. Пьетро Джербер остановился. Теперь звуки появлялись и исчезали порывами. Вместе с ними два голоса, немного искаженные, но знакомые.

Медведь Балу и Маугли пели «Простые радости».

Шутка дурного тона. Или просто дурная шутка. Пока стужа проникала до самого сердца, Пьетро прикинул, кто бы мог такую шутку сыграть. Огляделся: тот, кто насмехался над ним, прятался в молочно-белом забвении. Он тут же вспомнил отца. И из глубин ада всплыли последние слова, к нему обращенные, — горькая отрыжка умирающего.

Но не успел он осмыслить происходящее, как музыка внезапно смолкла. Однако тишина не принесла избавления, ибо теперь Пьетро Джербер боялся, что песня звучала только у него в голове.

20

Он поднимался по лестнице суда, держась за железные перила, еле передвигая ноги после нескольких бессонных ночей. Уже по меньшей мере пару дней он забывал побриться, но понял это только по реакции сына, когда попытался его поцеловать перед уходом. Когда он направлялся к двери, Сильвия проводила его взглядом, в котором читалось растущее беспокойство. Немой вопрос в глазах жены был правдивее любого зеркала. Утром, закрывшись в ванной, он принял десять миллиграммов риталина в таблетке, пытаясь справиться с последствиями бессонницы. В результате ходил пришибленный, буквально спал с открытыми глазами.

Некоторые врачи называли это «эффектом зомби».

В канцелярии Джербер сразу узнал сотрудницу, она обычно присутствовала на слушаниях, которые вела Бальди: женщина лет пятидесяти, невысокая, с безупречно уложенными светлыми волосами и в очках с диоптриями на золотой цепочке.

Пьетро показал листок, который накануне вечером ему вручила судья.

— Дело рассматривалось примерно двадцать лет назад, — объяснил он. — Безымянная десятилетняя девочка, получившая имя Ханна Холл. Ее должна была удочерить семья из Аделаиды в Австралии.