Я открываю глаза. Еще темно. Подруга исчезла, боль — нет. Она все еще там, внизу, в глубине. Я обливаюсь потом. У меня температура, я это чувствую. Начинаю стонать, приходят мама и папа.
Температура поднимается. Мне жарко, потом холодно, потом снова жарко. Я не знаю, где нахожусь, то и дело теряю сознание. Я в доме голосов на холме — я это знаю, а потом вдруг уже не знаю. Там, снаружи, ночь, там сад — ночью в саду темно, даже луны нет. Я начинаю бредить. Зову подругу, хотя не знаю ее имени. И у меня болит живот. Очень-очень болит. Никогда раньше я не испытывала такой боли. За что это мне? Что я сделала плохого? Мамочка, помоги, прогони эту боль. Папочка, помоги, я не хочу это терпеть.
Я их вижу. Папа стоит посреди комнаты, скрестив руки на груди, переминается с ноги на ногу, смотрит на меня в испуге, не знает, что делать. Мама стоит на коленях перед кроватью, держит руку на моем животе. Плачет в отчаянии.
— Прости меня, моя маленькая.
Я не знаю, за что она просит прощения, ведь не она мне делает больно, а что-то внутри меня. Какое-то насекомое прогрызает нору у меня в животе. Черное и зеленое, длинное и волосатое. У него маленькие заостренные лапки, ими оно буравит тело, потом всасывает кровь.
Мамочка, папочка, пожалуйста, вытащите его из меня.
Тут я вижу, как ко мне приближается тень. Это подруга пришла меня навестить. Я узнаю ее по платью с желтыми пчелками. Она садится на постель. Откидывает волосы, прилипшие мне ко лбу.
— Я говорила, что тебе не понравится, — повторяет она. — Но это необходимо.
Необходимо — для чего? Не понимаю. Потом она оборачивается к маме и папе, и я замечаю, что они вовсе не сердятся оттого, что она пришла.
— Это необходимо для них, — заверяет подруга, не сводя с обоих сочувственного взгляда.
— Почему? — спрашиваю я, тяжело дыша.
— Есть такое место: больница, — отвечает она. — Ты ведь читала об этом в твоих книгах, да?
Да, правда: люди отправляются туда, когда заболевают. Но мы не можем туда отправиться из-за чужих. Правило номер два:
— Ты очень больна, даже можешь умереть, знаешь?
— Я не хочу умирать, — говорю я в ужасе.
— Но это случится, если ты немедленно не примешь лекарство.
— Я не хочу умирать, — повторяю я и начинаю хныкать.
— Мама с папой это знают, поэтому он боится, а она просит у тебя прощения… Они не могут отвести тебя в больницу, иначе всему конец.
Мама плачет, умоляет меня, как будто я в силах что-то сделать. Папа изменился, это уже не тот папа, рядом с которым я себя всегда чувствовала в безопасности. Кажется, он ослабел, смотрит на меня так, как я смотрела бы на него, ощущая угрозу.
— Я умру? — спрашиваю я, но уже знаю ответ.
— Подумай только: если ты умрешь сейчас, мы сможем навсегда остаться вместе в этом саду.
— Почему я должна умереть? — Я знаю, что есть причина и она не связана с проклятущим насекомым, буравящим во мне ходы. Она связана с тем, что случилось раньше, много лет назад.
Подруга склоняет голову набок, пристально вглядывается в меня.
— Ты знаешь почему… Ты убила Адо и заняла его место, вот тебе наказание.
— Я не делала ничего такого, — протестую я.
— Делала, — настаивает она. — И если ты не умрешь сейчас, однажды вы все умрете.
18
Отчаянный вопль Ханны:
Запись резко прервалась до того, как начался обратный отсчет, позволяющий выход из гипноза.
Пьетро Джербер подождал несколько секунд перед тем, как снять наушники. Крики Ханны до сих пор звенели в ушах. Сейчас детскому психологу больше всего была нужна тишина. Он заметил, как напряжены у него шея и плечи, а пальцы, лежащие на коленях, крепко стиснуты.
Да, укрепился он в мысли, все началось с этого сеанса. Под гипнозом Ханна Холл убедила себя в том, что убила Адо. Не потому, что вернулась непосредственная память: ей рассказала об этом воображаемая девочка. Что это может означать? Надо бы глубже проникнуть в ее ум, чтобы найти подлинное воспоминание, если таковое существует. Но Джербер уже не знал, будет ли продолжать.
Он протянул к рулю дрожащую руку и задействовал панель управления. Но не включил мотор, просто немного приоткрыл окошко.
Свежий ветер вместе с дождем ворвался в салон, унося с собой кислый запах страха. Джербер не спеша вдохнул и выдохнул, пытаясь прийти в себя. Потом припомнил слова Терезы Уолкер.
Как бы ему хотелось вернуться домой, к Сильвии и Марко. Как бы хотелось повернуть время вспять и отказать коллеге, просившей о помощи. Но он оказался впутанным в историю, смысла которой не понимал, а главное, по непонятной причине ощущал, что находится в опасности.