Дом душ

– Ладно. Но предупреждаю вас, я покончил с таинственностью. Теперь мы будем иметь дело только с фактами.

– Да, именно факты я хочу довести до вашего сведения. Итак, факт первый. Когда полицейские подняли тело сэра Томаса Вивиана, под ним обнаружился открытый складной нож. Знаете, такая уродливая штуковина, какие обычно имеют при себе моряки, – когда этот нож открывают, лезвие застывает в неподвижности; и вот это самое лезвие, обнаженное и блестящее, кто-то был готов пустить в ход. Однако на нем не нашлось ни капли крови; нож совершенно новый, им никогда не пользовались. Поначалу может показаться, что ваш воображаемый итальянец – как раз такой человек, у которого есть при себе подобный инструмент. Но призадумайтесь. Насколько вероятно, что он мог купить новый нож, намереваясь совершить убийство? И к тому же, имея такой нож, почему он воспользовался не им, а очень странным кремневым орудием?

Далее хочу обратить ваше внимание вот на что. Вы думаете, совершив преступление, убийца нарисовал на стене руку – в некотором роде «театральный жест, этакая подпись итальянского душегуба». Отложим в сторону вопрос о том, совершал ли когда-либо подобное настоящий преступник; замечу вот что – сэр Томас Вивиан, согласно медицинской экспертизе, был мертв не более часа. Выходит, удар нанесли примерно без четверти десять, а вы сами знаете, что уже совсем стемнело, когда мы вышли на улицу в 21:30. Переулок оказался на редкость темным и плохо освещенным; набросок руки довольно схематичный – да, это правда; однако он верный и не имеет тех беспорядочных штрихов или неудачных линий, которые неизбежны, когда пытаешься рисовать во мраке или с закрытыми глазами. Просто попробуйте набросать простейшую фигуру вроде квадрата, не глядя на лист бумаги, а затем попытайтесь убедить меня в том, что этот ваш итальянец, предчувствуя веревку на собственной шее, смог бы столь уверенно и точно нарисовать кукиш на стене в переулке, где царит полнейшая тьма. Абсурд! Следовательно, рука была нарисована ранним вечером, задолго до того, как произошло убийство; или же – попрошу вашего внимания, Филлипс, – ее нарисовал тот, кому непроглядная тьма знакома и привычна; тот, кому неведом всеобщий страх перед веревкой!

Еще кое-что: в кармане сэра Томаса Вивиана нашли любопытное письмо. Конверт и бумага совершенно обычные, на марке штемпель Западно-Центрального почтового района. К содержанию обращусь позже, поскольку самое примечательное в этом письме – то, каким образом запечатлен текст. Адрес на внешней стороне написан аккуратным почерком, мелким и разборчивым, а вот строчки самого письма как будто вышли из-под пера перса, изучившего английский алфавит. Текст в нем расположен вертикально, буквы причудливо искажены, а изобилие черточек и завитков и впрямь напомнило мне восточную каллиграфию, хоть я без труда разобрал написанное. Однако – тут как раз и возникает проблема – когда обыскали жилетные карманы мертвеца, в одном из них нашли записную книжечку, почти целиком исписанную карандашом. Записи касаются, в основном, вопросов частного, а не профессионального характера: предстоящие встречи с друзьями, мысли по поводу театральных премьер, адрес хорошего отеля в Туре и название нового романа – никаких личных секретов. И все страницы заполнены в манере, абсолютно идентичной письму, которое нашли в кармане сюртука убитого! Различий едва хватило, чтобы эксперт поклялся, что это писал не один и тот же человек. Я просто зачитаю вам отрывок из показаний леди Вивиан, который касается манеры письма; у меня с собой вырезка из газеты. Вот послушайте, что она говорит: «Я была женой покойного на протяжении семи лет; среди адресованных ему писем я не заметила ни одного с почерком, хоть отчасти напоминающим тот, что есть на представленном конверте, и такого почерка, как в продемонстрированном письме, я тоже ни разу не видела. Я не замечала, чтобы мой покойный супруг пользовался записной книжкой, но уверена, что заметки в ней и впрямь сделаны его рукой; моя уверенность основана на том факте, что в мае прошлого года мы останавливались в отеле „Дю Фезан“ на рю Рояль в Туре – по адресу, указанному в книжке; я помню, как ему прислали роман „Часовой“ около шести недель назад. Сэр Томас Вивиан не любил пропускать театральные премьеры. Его обычный почерк совершенно не похож на тот, которым он писал в этой книжке».

И теперь, наконец, мы возвращаемся к письму. Вот его факсимильная копия. Я заполучил ее благодаря доброте инспектора Клива, которого развлекает моя игра в сыщика. Прочтите это, Филлипс; вы сказали, что интересуетесь непонятными надписями; вот вам материал для расшифровки.

Мистер Филлипс, вопреки собственной воле увлекшись странными обстоятельствами, о которых поведал Дайсон, взял листок и изучил его очень внимательно. Почерк действительно был до крайности причудливым и, как заметил Дайсон, производил почти такое же впечатление, как персидский алфавит, хотя написанное читалось без всяких затруднений.

– Прочтите вслух, – попросил Дайсон, и Филлипс подчинился.