Дом душ

– Вижу, придется обременить вас кое-какими деталями. Видите ли, мой брат, который на несколько лет старше меня, работает наставником в частной школе на северной окраине Лондона. Нехватка средств лишила его преимуществ университетского образования; не имея ученой степени, он не в силах претендовать на положение, кое могли бы ему обеспечить знания и способности. Таким образом, моему брату пришлось заняться преподаванием классической литературы в Хайгейтской академии доктора Сондерсона для мальчиков из благородных семейств, и он в течение нескольких лет выполнял свои обязанности к немалому удовольствию директора. Моя личная история вас не касается; достаточно лишь сказать, что на протяжении последнего месяца я работала гувернанткой у хозяев в Тутинге. Мы с братом всегда питали друг к другу самые теплые чувства; и хотя обстоятельства, о которых нет нужды рассказывать, на некоторое время разлучили нас, все же мы не расстались насовсем. Мы решили, что за исключением тех случаев, когда один из нас окажется прикован к постели, страдая тем или иным недугом, будем встречаться раз в неделю, и некоторое время назад выбрали эту площадь в качестве места рандеву, поскольку она расположена в центре города и сюда удобно добираться. О да, после тяжкой недели мой брат не склонен много ходить пешком; мы часто проводили на этой скамейке два-три часа, беседуя о перспективах и счастливой поре нашего детства. Ранней весной так холодно и промозгло, и все же мы наслаждались короткой передышкой; думаю, нас нередко принимали за любовников, ибо мы сидели рядышком, оживленно беседуя. Каждую субботу мы встречались здесь; и мой брат даже из-за инфлюэнцы не отменил наше воссоединение, невзирая на предупреждение доктора о том, что такое поведение являет собой пример безумия. Так продолжалось до недавнего времени; в прошлую субботу мы провели здесь в радости полдня и расстались веселее обычного, внушив себе, что предстоящая неделя будет сносной, а наша следующая встреча окажется – если судьбе будет так угодно – еще приятнее. Я прибыла сюда в условленное время, в четыре часа, села и стала высматривать брата, каждую секунду ожидая, что он направится ко мне от тех ворот на северной стороне площади. Прошло пять минут, а он все не появлялся, я решила, что он мог опоздать на поезд, и мысль о том, что наша беседа сократится на двадцать минут, а может быть, и на полчаса, опечалила меня; я надеялась, что сегодня мы будем так счастливы вместе. Внезапно, движимая сама не знаю каким порывом, я резко обернулась, и как же описать вам изумление, охватившее меня в тот самый момент, когда я увидела, что мой брат медленно приближается с южной стороны площади в сопровождении чужака? Помню, первой мыслью было что-то вроде негодования по поводу того, что этот незнакомец, кем бы он ни был, вторгся на нашу встречу; я гадала, кто же он такой, ибо мой брат ни с кем не водил близкой дружбы. И вот, пока я наблюдала за приближающимися мужчинами, во мне пробудилось иное чувство: жгучий страх, словно я была ребенком во тьме; страх неразумный и беспричинный, но ужасный, сжимающий сердце, будто жесткими и хладными пальцами трупа. Все же я поборола это чувство и пристально взглянула на брата, ожидая, когда тот заговорит, а заодно присмотрелась к его спутнику. Тогда-то я и заметила, что этот незнакомец вел моего брата, а не шел с ним под руку; он был высоким мужчиной, одетым совершенно заурядно. На нем был высокий котелок и, несмотря на теплый день, простое черное пальто, наглухо застегнутое, а еще я подметила его брюки в неброскую черно-серую полоску. Лицо тоже показалось мне заурядным, не припоминаю никаких особых примет или необычных гримас; видите ли, пусть я и смотрела на него, пока он приближался, его черты совершенно не запомнились – словно вместо лица я узрела хорошо сделанную маску. Двое прошли передо мной, и, к моему невыразимому изумлению, я услышала голос брата, обращающийся ко мне, хотя его губы не шевельнулись и он не взглянул мне в глаза. Этот голос я не в силах описать, хотя он мне и знаком, ибо слова достигли моих ушей, смешиваясь с плеском воды и журчанием неглубокого ручья, текущего среди камней. Вот что я услышала: «Не могу остаться» – и на мгновение небо и земля словно содрогнулись, прозвучали раскаты грома, и меня вышвырнуло из мира в черную пустоту без начала и конца. Ибо, когда брат мой проходил мимо, я узрела руку, коя держала его и направляла, и испытала приступ ужаса, осознав, что эта оплывшая конечность много лет разлагалась в могиле. Плоть сползла с костей и обернулась сухими, зернистыми лохмотьями, а пальцы, сковавшие руку моего брата, выглядели бесформенными и смахивали на когти, один почти целиком истлел, от него остался лишь пенек. Когда я пришла в себя, мой брат и незнакомец как раз исчезли вон в тех воротах. Я на миг застыла, а потом меня захлестнула волна пламенно-жгучей уверенности в том, что ни один кошмар на свете меня не остановит – я должна последовать за братом и спасти его, даже если весь ад будет мне препятствовать. Я выбежала на улицу, окинула взглядом тротуар и увидела их посреди толпы. Перебежала дорогу и заметила, как они свернули в переулок; спустя мгновение уже была на углу. Но напрасно я вертела головой, моего брата и его странного спутника и след простыл; только двое пожилых мужчин шли под руку, да мальчик-телеграфист бодро шагал, насвистывая. Я задержалась ненадолго, сама не своя от трепета, а затем вернулась сюда, понурив голову. Итак, сэр, вы изумляетесь моему горю? О, скажите, что случилось с моим братом, иначе я сойду с ума!