Дом духов

Вмешательство Ферулы только усилило душевную тревогу Эстебана. Любое препятствие, которое воздвигала его сестра между ним и Кларой, он старался отбрасывать или обходить стороной. Он стал ненавидеть собственных детей, ибо они, как ему казалось, ни на шаг не отходили от матери; он повез Клару туда, где они провели медовый месяц; они сняли на уик-энд номер в гостинице, но все было напрасно. И он убедил себя, что во всем виновата Ферула, – это она посеяла в его жене зловредное семя, мешавшее ей любить его, это она запретными ласками похищала для себя то, что принадлежало ему как мужу. Он зеленел от злости, когда видел, что Ферула купает Клару, он вырывал из ее рук губку, с силой выталкивал ее из ванной комнаты и вытаскивал Клару из воды. Он высмеивал жену, говорил, что в ее возрасте разрешать купать себя – это порок, и кончал тем, что вытирал ее, закутывал в халат и уносил в постель с чувством, что сам становится смешным. Если Ферула подносила его жене чашку шоколада, он вырывал чашку из рук сестры и ворчал, что она обращается с Кларой как с увечной; если Ферула, желая спокойной ночи, целовала ее, он отталкивал сестру и говорил, что нехорошо часто целоваться; если она выкладывала на тарелку Клары лучшие куски, он в бешенстве выходил из-за стола. Брат и сестра стали явными соперниками, они обменивались взглядами, полными ненависти, старались унизить друг друга в глазах Клары, шпионили друг за другом, во всем друг друга подозревая. Эстебан перестал ездить в деревню – теперь за все, в том числе и за скот, отвечал Педро Сегундо Гарсиа. Он перестал встречаться с друзьями, играть в гольф, работать, и все ради того, чтобы постоянно следить за сестрой, он тотчас, если она шла к невестке, заступал ей дорогу. Атмосфера в доме стала удушливой, напряженной и мрачной; даже Нянюшка выглядела угрюмой. Единственной, кто оставался совершенно чужд тому, что происходило вокруг, была Клара, которая в своей рассеянности и наивности ни на что не обращала внимания.

Взрыв ненависти между Эстебаном и Ферулой назревал постепенно. Они то притворялись, что заболели, то обижались на всякого рода мелочи, но раздражение все время нарастало и в конце концов захватило весь дом. Тем летом Эстебан вынужден был поехать в Лас-Трес-Мариас – в разгар работ Педро Сегундо Гарсиа упал с лошади, разбил голову и попал в больницу к монахиням. Едва Педро встал на ноги, Эстебан тотчас вернулся в столицу. Домой он ехал с дурным предчувствием, с жалким желанием, чтобы произошла какая-нибудь драма, хотя драма разыгрывалась уже давно. В город он прибыл в середине дня и поехал прямо в клуб, где сыграл несколько партий в бриску и поужинал, но его все время, неизвестно почему, мучило беспокойство и нетерпение. Во время ужина люстры, издав хрустальный звон, задрожали, но никто не поднял глаз, все продолжали есть, а музыканты играть, и только Эстебан вскочил, словно почувствовав неладное. Быстро доел, попросил счет и ушел.

Ферула, которую ничто не могло вывести из себя, вместе с тем никогда не могла привыкнуть к землетрясениям. Она уже не боялась призраков, которых вызывала Клара, и мышей в деревне, но землетрясения страшили ее невероятно, и ее трясло еще долго после каждого подобного случая. Тем вечером она, ощутив толчок, побежала в комнату Клары – та, выпив липовый настой, уже сладко спала. Феруле хотелось живого тепла, она легла рядом с Кларой, стараясь не разбудить ее, бормоча молитвы, чтобы не случилось сильного землетрясения. Здесь, в Клариной постели, ее и нашел Эстебан Труэба. Он пробрался в дом тихо, как вор; не зажигая свет, вошел в спальню Клары и разъяренным быком предстал перед женщинами, думавшими, что он еще в Лас-Трес-Мариасе. Он набросился на сестру с такой яростью, с какой набросился бы на любовника своей жены, выволок ее из кровати, протащил по коридору, выпихнул на лестницу и втолкнул в библиотеку внизу, а Клара, стоя в дверях спальни, громко вопрошала, что произошло. Оставшись наедине с Ферулой, Эстебан дал выход своему гневу – гневу неудовлетворенного супруга. Он высказал сестре то, что никогда не должен был бы говорить, кричал ей «мужеподобная» и «проститутка», обвинял ее в растлении его жены, в том, что она сбивает ее с пути истинного своими ласками старой девы, в том, что способствует Клариному сомнамбулизму, рассеянности, молчаливости и спиритизму, – во всем виновата она, его сестра, лесбиянка, она предается греху в его отсутствие, она пачкает имя его детей, честь дома и память их святой матери. Он вопил, что сыт по горло ее подлостью, что он выгоняет ее из дома, пусть немедленно уходит, он не хочет никогда больше видеть ее, запрещает даже приближаться к его жене и детям; сказал, что у нее всегда, пока он жив, будет вдоволь денег, как он и обещал однажды, но он убьет ее, если она только посмеет сунуться в его дом.

– Клянусь нашей матерью, я убью тебя!

– Я проклинаю тебя, Эстебан! – воскликнула Ферула. – Ты всегда будешь один, у тебя измельчают и душа, и тело, ты сдохнешь как собака!