Впервые с тех пор как он сжег меч Гая Сабеля, Люциан пожалел о своей клятве жить без насилия.
– Что вы сделали? – рыкнул Люциан. Когда один из солдат попытался удержать его, Люциан отпрянул. Солдаты заблокировали его со всех сторон.
– Дайте ему меч, – приказала Камилла. Петро издал обескураживающий звук, но один из стражников бросил свое оружие на землю, и оно приземлилось у ног Люциана. С колотящимся сердцем он попытался выявить Руфуса, но не увидел капитанского шлема. Возможно, жрецы были избирательны в выборе людей для своего задания.
– Что ж, лорд Люциан? – промурлыкала Камилла. – Вы готовы отказаться от своих клятв?
Его ладонь крепко держала рукоять меча. Скорбные крики Аякса и Пса сливались в отвратительную гармонию, и Люциану ничего так не хотелось, как заставить кого-нибудь заплатить. Эти убийцы, эти трусы, которые отравили Эразмуса. Покрытые шрамами руки Люциана сжались в кулаки.
Но…
Если Люциан поднимет этот меч, он снова бросится в самую грязную игру, в которую когда-либо играл. Если он нападет, эти трусы
– Давай же! Сражайся! – закричал Аякс. Но Люциан опустил руки и склонил голову.
– Пожалуйста. Возьмите меня вместо него. В чем бы ни был виновен Аякс, я совершал поступки в тысячу раз хуже.
– Как благородно. – Камилла вздохнула. – Прямо как Эразмус. – Люциан закрыл глаза; то, что она произнесла имя императора, было подобно удару плети по его душе. – К сожалению, вы обладаете многими похожими характерными недостатками. Стража. – Люциан не поднял глаз, когда она отдавала приказ. – Посмотрим, действительно ли он так принципиален, как притворяется. Проткните его насквозь. – Он услышал насмешку в ее голосе. – Давайте проверим его инстинкты.
Мужчины закричали.
Голова Люциана дернулась вверх, когда солдаты взорвались облаками красного тумана. Выругавшись, он вытер глаза и выплюнул теплую медную кровь изо рта. Три доспеха и три орудия со звоном упали на землю. От останков поднимался пар.
Все – жрецы, Люциан, Аякс, солдаты – закричали, когда земля затряслась под ними. Глубокие, зловещие трещины тянулись по всему двору. У Люциана перехватило дыхание.
Земля перестала дрожать, и он резко обернулся, чтобы увидеть Эмилию, стоящую перед дверью дворца, ее руки были вытянуты перед ней в почти защитном жесте. На бледном лице ее глаза казались темными.
Она упала на колени и принялась растирать руки. У нее стучали зубы. Он слышал ее с того места, где стоял на коленях, и слышал ее несчастные всхлипы. Каким-то образом Люциан почувствовал силу, тлеющую внутри нее. Ради него она использовала слишком много.
– Остановитесь! – заплакала она.
Люциан не ожидал такой силы. Он не знал ее по-настоящему.
Когда Эмилия застыла на полувсхлипе, захваченная жрецами в стазисе, Люциан поднялся.
– Отпустите ее! – закричал он.
– Хватит с меня вашего заламывания рук, лорд Люциан, – огрызнулся Петро. – Или остановите нас, или молчите.
Люциан подбежал к Эмилии и опустился рядом с ней на колени. Она была живой статуей, и только ровный подъем и опадание ее груди доказывали, что она все еще жива.
Она отдала все за него. Неужели она не знала? Неужели она не понимала, что он самое никчемное существо на свете? Нет, нет, он не знал ее, и она не знала его.
– Прости, – прошептал он, когда стражники связали ему руки за спиной и потащили во дворец. Аякс последовал за ним, сопровождаемый двумя стражниками.
Пес продолжал выть, когда они закрыли двери дворца, оставив раненого дракона одного в темноте.
62
Эмилия
Крики Эмилии застряли у нее в горле, когда Петро вытащил шлем хаотика. Она попыталась призвать свой хаос, готовая разнести все вокруг в пух и прах, лишь бы не столкнуться лицом к лицу с ужасом этой штуковины. Но хаос все еще был внутри нее, замороженный стазисом жреца. Он был силен, слишком силен.
Петро подошел с тем самым шлемом, который она видела на той девочке много лет назад. Жрец ослабил свою магическую хватку достаточно, чтобы раздвинуть ее губы и вставить мундштук. Нижняя половина шлема была пристегнута к шее и подбородку, мундштук скользнул вниз по языку, чтобы удержать его на месте. Поправив ремни, Петро застегнул верхнюю часть шлема. Его сморщенное лицо было последним, что она увидела перед металлической темнотой. В этом шлеме не было прорезей для глаз. Она не могла ни видеть, ни говорить.
Ее хриплое дыхание отдавалось эхом. Лежа там, она почувствовала, как Петро прикрепил к ее рукам две металлических емкости, связав их в запястьях. Теперь она не могла пошевелить пальцами. Лежа на кровати, она услышала звон цепей, которыми ее привязали к койке.
Эмилия не могла пошевелиться, не могла видеть, едва могла думать из-за окружавшей ее темноты. Она не могла касаться чего бы то ни было.