Дом без хозяина

– Покойный муж Неллы на совести у того Гезелера, которого я знал. Он убил его самым законным способом, на фронте, так что не придерешься: послал его на смерть. Раньше я с легкой душой говорил: «Убил» – теперь я просто не могу подобрать другого слова. Но какой смысл рассказывать тебе все это? Ведь мы не уверены в том, что это тот самый Гезелер.

– Не пройдет и часа, как мы это узнаем: в субботнем номере «Вестника» помещена его фотография. Не так уж много на свете сволочей по фамилии Гезелер.

– Да тебе-то что он сделал?

– Ах ты господи – ничего, – саркастически усмехнулся Брезгот. – Разве такие что сделают?

– Ты уверен, что она уехала с этим Гезелером?

– Я видел, как они садились в машину.

– Как он выглядит?

– Да к чему это? Я же тебе говорю: стоит только позвонить, и через час газета с его фотографией будет у нас на столе.

Альберт боялся, что это окажется тот самый Гезелер. Он отрицательно покачал головой, но Брезгот уже набирал номер. Альберт снял отводную трубку и, услышав далекий голос: «Субботний вечер» слушает», сразу понял, что ответила девушка, стоявшая у зеркала. Но тут же он услышал фразу, произнесенную голосом другой телефонистки: «Ты была права: пудинг – мерзость!»

– Вы что, как следует включить не можете? – рассвирепел Брезгот. – Я слышу все, что говорят у вас на коммутаторе.

Альберт положил отводную трубку.

– Доставьте мне субботний номер «Вестника». Чтобы через час был здесь. Пусть Велли на мотоцикле привезет. Да нет же, нет, не домой, а сюда, на квартиру к Мухову. Запишите адрес и телефон. Если кто будет спрашивать, пусть звонят сюда. Когда буду уходить, я вам сам позвоню. – Он положил трубку и, обращаясь к Альберту, сказал: – Ну, давай рассказывай.

Было уже полтретьего. Мальчик еще не приходил. Это волновало Альберта.

– Летом тысяча девятьсот сорок второго года случилось это. Было раннее утро. Мы окопались на подступах к селу Калиновка. Наш взвод как раз принял новый лейтенант. Он переползал из окопа в окоп, знакомился с людьми. Это и был Гезелер. В нашей ячейке он задержался дольше, чем в других. Кругом тишина.

«Я ищу двух толковых парней», – сказал он нам. Мы промолчали. «Двух толковых парней, ясно?» – повторил он. «Мы бестолковые», – сказал Рай. «Ты, как я вижу, толковый», – рассмеялся Гезелер. «А ведь мы с вами на брудершафт не пили», – ответил Рай.

Альберт умолк. Ему казалось, что он ложкой черпает смерть из котелка. К чему? К чему все это вновь рассказывать? Ведь надо же было этакому случиться, опять невесть откуда вынырнул человек по фамилии Гезелер, к которому Брезгот приревновал Неллу.

– Этот ответ, – через силу продолжал он, – решил судьбу Рая. Гезелер послал нас в разведку. На такое дело мы абсолютно не годились. Все это понимали. Наш фельдфебель, который хорошо знал нас, пытался отговорить Гезелера, и даже капитан, наш ротный, вмешался и попытался доказать ему, что вряд ли нам удастся такая рискованная вылазка. Село словно вымерло, и никто не знал, есть ли там русские. Все наперебой старались переубедить Гезелера, но он никого не слушал и только кричал: «Я спрашиваю вас, выполняются ли здесь приказы офицера или нет?» Ротный уже и сам не знал, как выпутаться из этой истории.

Альберт устал, ему не хотелось вспоминать все подробности.

– Капитан, видишь ли, сам побаивался Гезелера и стал уговаривать нас. Он сказал, что, если Гезелер доложит обо всем в штаб батальона, нас за невыполнение приказа наверняка поставят к стенке, а если мы все-таки пойдем в разведку, то, может быть, все еще обойдется. И мы поддались на уговоры – это и было самое ужасное. Мы не должны были уступать, но все же уступили. Все оказались вдруг милейшими людьми – надавали нам кучу дельных советов; все – и унтера и солдаты. И, пожалуй, впервые мы почувствовали, что все не так уж плохо к нам относятся. В этом-то и был весь ужас: все обхаживали нас, и мы уступили и пошли в разведку. А через полчаса больше половины роты было убито или угодило в плен. Эта проклятая Калиновка была битком набита русскими, и нам пришлось драпать кто во что горазд. И нашел же я время дать Гезелеру по морде! Потом это показалось мне нелепым – как будто можно пощечиной отомстить за смерть Рая. Она мне дорого обошлась, эта пощечина, – я полгода просидел в военной тюрьме. Понял теперь, как все это случилось?

– Да, понял, – сказал Брезгот. – Это очень на него похоже.

– Не должны мы были поддаваться, – сказал Альберт. – До сих пор простить себе не могу. Ты пойми, – ведь это была личная ненависть, не имевшая ни малейшего отношения к войне. Он возненавидел Рая сразу же, как только услышал слова: «Ведь мы на брудершафт с вами не пили». А Рай, в свою очередь, терпеть его не мог.