Долина белых ягнят

— Я буду предельно краток. Опущу даже историю жизни Чорова, хотя она могла бы кое-что объяснить. По крайней мере, по ней было бы легче установить связь между событиями прошлыми и нынешними.

— Ты выкладывай факты. Связь между ними мы будем устанавливать сами. — В голосе Кулова зазвучал металл. Не говоря более ни слова, он углубился в справку по делу Чорова, подготовленную специальной комиссией обкома партии. Сосмаков спросил:

— А где автор письма? Ему бы надо быть здесь…

В дверях появилась Ирина.

— Пригласи Куантова, — распорядился Кулов. Зураб нерешительно переступил порог, от смущения и робости не зная, куда стать, где сесть. Кто-то из работников обкома предложил ему стул. Журналист опустился на него осторожно, не решаясь даже глядеть по сторонам. Костыли он беззвучно поставил рядом.

Для Доти Матовича все это было ново, неожиданно. Он с интересом разглядывал автора статьи, давшей пищу для сегодняшнего обсуждения. «Да, Чоров, видно, горит синим пламенем», — подумал он. В этот момент заговорил Сосмаков.

— Только факты? Хорошо, я начну с того, какой урон Чоров нанес животноводству своим непродуманным решением согнать коров на еще не восстановленные формы, когда кормовой базы для общественного поголовья скота не было и в помине. Потом он убедился, что скот кормить нечем и отменил приказ, но это обошлось району очень дорого. С мнением руководителей хозяйств, опытных, знающих людей, Чоров не считался нисколько.

— Он же один в районе! С кем ему советоваться?

Сосмаков не оценил иронии Кулова.

— Почему? Актив ведь есть. Один Батырбек Оришев чего стоит. Кстати сказать, Оришев-то как раз и не послушался Чорова, отказался забирать у колхозников коров, розданных под сохранные расписки, раньше времени. И выиграл. У него не было падежа.

— И Апчара Казанокова.

— Совершенно правильно. Но каких нервов это стоило молодому председателю!

Талиб Сосмаков методично перечислял промахи, ошибки, просчеты Чорова. Зураб Куантов слушал все это, еще больше убеждался в своей правоте и необходимости того, что он совершил. Он даже в какой-то момент с вызовом поглядел на Чорова, как бы говоря: а ведь ты пугал меня, что письмо мое не дойдет до Кулова. Видишь, дошло…

Сосмаков назвал многое из того, что теперь знал и о чем хотел поговорить с Куловым Кошроков. Куантов опередил его со своим письмом. «Молодчина парень, — думал комиссар. — Смелый, бросил вызов самому большому начальнику в районе».

После обстоятельного доклада Талиба Сосмакова, слово взял Бахов, принимавший участие в проверке фактов, изложенных в статье Зураба Куантова. То, о чем собирался говорить Бахов, естественно, со статьей никак не было связано, но Кулов уже был в курсе дела. Это была капля, переполнившая чашу, и какая капля.

— Помните день эвакуации, лето сорок второго года, — обратился к собравшимся Бахов, — когда на сборы нам были даны уже часы, а то и минуты? На станцию, неизвестно почему, прибыл эшелон со зверинцем.

— Совершенно верно, — откликнулся кто-то. — Одни решительный лев, а может, тигр — не помню точно, сделал тогда Чорову отметку на одном деликатном месте.

— Бог шельму метит. — Сосмаков был уверен, что сострил удачно, никто не рассмеялся в ответ. Кошроков даже насупился, считая шутливый тон неуместным, когда речь идет о судьбе человека.

— Да, так и было, — согласился Бахов. — Звери, попав к немцам, кстати сказать, погибли. Гитлеровские молодчики накидывали стальные петли на шеи тиграм, медведям, пантерам, душили их, сдирали шкуры и отправляли домой — смотрите, мол, как мы охотимся на Кавказе.

— Какое это имеет отношение к Чорову? — удивился Сосмаков.

— Прямое. Он эвакуировался с этим зверинцем и тоже попал в немцам в руки. Но с него шкуру не спустили, как со львов и тигров. А узнали об этом мы только теперь, узнали от свидетелей.

Чорова затрясло. Какие еще свидетели? Он, разумеется, и вообразить не мог, что вся правда о нем стала известна Бахову от Каскула. Каскул решился наконец и пришел к Бахову с чистосердечным признанием во всем, что сделал. О Чорове он рассказал по просьбе Айтека, даже не подозревая, кто был его бежавший пленник. Каскул понимал, что его неизбежно ждет тюрьма, но спокойная совесть теперь казалась ему дороже свободы. Он искренно надеялся искупить вину и вернуться к нормальной, честной жизни, где не будет места страху, ночным ужасам. Он о многом передумал после разговора с Оришевым, и любое наказание считал справедливым.

Бахов постепенно восстанавливал события, о которых — Чоров не сомневался — никто никогда не должен был узнать.

Эшелон со зверями катился вперед, пока его не остановили орудийные выстрелы. Чоров приподнялся на платформе, где лежал, и с ужасом увидел, как со стороны леса на них несутся немецкие танки. Впереди какие-то вагоны уже горели, какие-то сошли с рельсов. С платформ покатились клетки. Со страху Чоров позабыл о ране, нанесенной ему тигром, и все эти часы ощутимо дававшей себя знать.