Долина белых ягнят

— Рабочие и крестьяне аула Машуко! — громким голосом взывала к толпе, будто перед ней, затаив дыхание, стояли по меньшей мере жители всего района. После этих слов в горле у оратора запершило, пришлось долго откашливаться. Слова, приготовленные заранее, разлетались, как стая птиц, в которую кинули черную папаху. Кураца вспомнила, как Хабиба начинает речь, когда хочет говорить о чем-нибудь важном: «Сегодня нашими устами говорит бог, а после бога…» — Кто же «после бога»? — мучительно думала она. И вдруг спасительное слово пришло. — Нашими устами сегодня говорит война, говорит фронт, который мы подпираем плечом. Он — наш владыка, он подчинил себе наши помыслы и действия и требует от каждого исполнения своего гражданского и человеческого долга. Мы подчиняемся ему и знаем, почему это делаем. Сегодняшний митинг тоже созван по велению войны. Спасибо всем, кто пришел сюда. Митинг объявляю открытым. Слово имеет Апчара Казанокова, председатель колхоза «Псыпо». — С этими словами Кураца отступила назад.

Апчара вытерла платком и без того сухие пунцовые губы, глянула куда-то вдаль; глаза, впившиеся в нее, не смутили девушку. Она заметила: колхозники встали особняком, рабочие сгрудились у сушилки. Колхозники, наверное, думают, что завод у них в гостях…

— Пусть никто не сомневается, — начала Апчара, — в том, что за голод, холод, лишения мы будем вознаграждены победой над врагом, встречей с отцами, братьями… Но сейчас мы еще переживаем трудное время. Рабочие и крестьяне аула Машуко, я обращаюсь к вам с просьбой, потому что без вас мы с Курацей не можем вытянуть план хлебозаготовок. Мы собрали урожай целиком. Все сдано в закрома государства. Но остается сдать еще чуть-чуть. А «чуть-чуть» — это всегда самое трудное. Во время скачек в заезде обойти соперника на полкорпуса, на голову куда сложнее, чем вихрем промчаться целый круг. Нам бы сделать еще два-три шага, продвинуться «на полкорпуса», и мы бы достигли цели. Доложить о выполнении плана — все равно что войску рапортовать о взятии города. Резервов у нас с Курацей нет. Остается только одно — сдать в счет плана часть урожая, собранного с приусадебных участков. План мы вам не устанавливаем. Кто сколько сможет, столько и даст. Кто во что оценивает победу… Кому победа дорога — даст больше, кто думает на чужом горбу перейти поток к берегу радости, найдет сто причин отказать. Если у кого-то нет зерна, пусть приносит мясо, молочные продукты. В пересчете — это тоже зерно.

Из толпы раздался голос:

— А кирпич и черепицу?

Кураца поняла — наступила опасная минута. Подобные выкрики могут сгубить дело.

— И кирпич можно, и черепицу можно, — сказала она, взглядом отыскивая в толпе тех, кто, по ее мнению, считал, будто к колхозным делам рабочие не имеют отношения. — Но кирпич и черепицу без наряда не получишь. Они на вес золота. Кроме того, сейчас не о кирпиче и не о черепице речь, а об урожае с приусадебных участков.

— Мы — рабочие… — Вперед протолкнулся невысокий коренастый мужчина с глубокими морщинами на небритом лице. Одет он был в рваную куртку, ватные штаны и калоши. Этого демобилизованного по ранению моториста Кураца с трудом сумела заманить на завод. До его прихода никак не удавалось наладить ленточный кирпичеделательный пресс, запустить двигатель. — Нам выделили участки под огороды. Рабочему человеку иначе не прокормить семью. На иждивение к государству, что ли, идти? Так государству вон какую армию прокормить надо. Потому я и вышел сказать колхозникам — на чужой каравай рот не разевай. Ищите по своим сусекам — глядишь, и обрящете.

— Правильно, Кузьмич! — поддержал кто-то рабочего.

— Коль кирпич на вес золота, зачем его менять на кукурузу?!

Кузьмич заговорил снова:

— Урожая, я так понимаю, для поставок не хватает. Почему? Ясно, почему: плохой был уход за кукурузой. Сорняк, стало быть, взял свое, победил культурные растения. Не подрубили его под корень, не помогли кукурузному стеблю. В такой борьбе не пушки, не танки нужны, а тяпки. Простые тяпки. Тяпкой орудовать по плечу мальчишке, даже девчонке. Про взрослых вообще толковать нечего. Начальничихи наши не подумали обо всем в свое время, а нам отвечать! Урожай из своего огорода! Нашли топор под лавкой.

— Неправду ты говоришь! Весь аул не покладая рук работал — кто на прополке, кто на сенокосе. Сорняк одолел — значит, не хватило сил. Кого же теперь винить? — Кураца хотела поставить моториста на место. — Теперь насчет «чужого каравая». Не чужой он. Колхозный. Это колхоз разрешает рабочим великодушно пользоваться приусадебными участками и пастбищами наравне с колхозниками.

— Да побираться-то вы почему пошли? Хороши руководители, нечего сказать! Мы отдадим вам свой урожай, потом придем к вам же: «Подайте, христа ради, кусок хлеба». Дадите? Не дадите. Стало быть, нам собирать манатки и топать с завода. Откуда тогда возьмутся кирпичи, что «на вес золота»?

— Правильно, Кузьмич, бей их в хвост и гриву! — подзадоривал моториста кто-то из товарищей.

Хабиба, стоявшая в окружении своих соседок, не вытерпела: