Долина белых ягнят

— О, я вижу, ты ошн торопится. — Начальник лагеря смотрел на Каскула холодными серыми глазами, в которых еле заметно искрилась ирония, — Не надо торопиться. У тебя впереди служба. Ошн хорош служба. Ты будешь ошн доволен. — Офицер, сидевший за столом рядом с начальником, кивнул головой в сторону врача. Каскул повернулся. Врач тщательно осмотрел его, потрогал шрамы на пояснице, на руке, словно лошади, заглянул в рот, в ноздри, заставил присесть, привстать и пощупал пульс.

— Годен.

Каскул продолжал с тревогой смотреть на врача, полагая, что главная опасность исходит от него. А тот невозмутимо перебирал инструменты в своем саквояже. Возможно, это был способ психологического воздействия на «пациента».

Сидевший за столом очкарик сухо и твердо произнес:

— Выбирай. Школа парашютистов на три месяца, потом будешь выполнять задания командования, или в яму… На размышление одна минута. Никаких вопросов.

Мозг Каскула отказывался работать. Школа парашютистов! Это значит — служить немцам, заклятым врагам. Но деваться некуда. Что ж, он сделает выбор. И Каскул прохрипел:

— Иду.

— В яму или в разведшколу?

Каскул напряг все силы.

— В разведшколу.

Что было дальше, он не помнит. Помнит лишь грохот у силосной ямы, когда его вели мимо нее в сарай; там собирали давших согласие перейти к немцам. «Это и моя пуля, — подумал он тогда, — была бы моей, не стань я предателем». И все же слово «предатель» Каскул не мог целиком отнести к себе. Он еще надеялся как-то ускользнуть от фашистов. На три месяца продлить себе жизнь — значит, попытаться найти пути и способы борьбы. Аллах не установил поощрительных премий для тех, кто прежде других сойдет в преисподнюю через силосную яму…

— Вот вся моя история, — помолчав, тихо вымолвил Каскул. — Теперь ты все обо мне знаешь. Хочешь — расскажи Бахову. Мне все равно. Одно у меня утешение: не разжигал я костров для высадки десанта. А десант из кавказцев разных национальностей должен был поднять восстание в горах и отвлечь войска Красной Армии на борьбу с ними. Могла завариться такая каша…

— Согласен. Но рассказывать об этом я не буду.

— Не поверят или не хочешь доносить на меня?

— Могут быть вопросы, на которые я сам не смогу ответить. Но не это главное. Для тебя в сто раз лучше будет, если ты сам явишься в НКВД с повинной. Можешь даже не ехать к Бахову: здесь тоже есть куда пойти…

Каскул ничего не ответил и поднялся. Вместе с ним вышел и Айтек. О чем они говорили во дворе, пока Каскул отвязывал своего коня, не слышал никто.

Когда рано утром Нарчо протер заспанные глаза, в комнате снова не было никого, кроме Гоши и козы; она развалилась на охапке травы, вывалив тугое розовое вымя, полное молока. Нарчо мигом вскочил и, ежась от холода, побежал к конюшням чистить лошадей. Вернувшись в дом, он застал Айтека.

— Приехал генерал. — Айтек не мог скрыть волнения. — Сейчас нас примет. — Он успел побриться и вычистить сапоги.

Новость нисколько не обрадовала Нарчо. После всего, что он вчера услышал от завхоза, ни на что хорошее надеяться не приходилось.

— Джигиты, пожалте сюда. Генерал хочет вас побачить, — добродушно сказал старый конюх, когда Айтек и Нарчо появились у конторы. — Может, и уломаете батьку. Он строг, да сердце у него доброе.

— Это вы с нарядом приехали? — встретил их вопросом светловолосый плотный мужчина лет пятидесяти с лишком. Он был в добротной, на козьем меху, телогрейке, сапогах со шпорами. Рядом с ними шпоры бедного Нарчо, поржавевшие и облупившиеся, выглядели просто смешно.

— Так точно, товарищ генерал. И письмо вам привезли. Разрешите передать?

— От кого письмо?

— От директора нашего конзавода, бывшего полкового комиссара товарища Кошрокова.

Генерал, конечно, был намерен без промедления выдворить нежданных гостей с пустыми руками. Но при последних словах Айтека лицо его дрогнуло, просветлело. Большими белыми руками он торопливо разорвал конверт.

— От Доти Матовича? Стало быть, жив! — Антон Федорович (так звали директора) рылся в карманах брюк, в нагрудном кармане, наконец выхватил очки, но от волнения даже выронил из рук футляр, который в мгновение ока подхватил Нарчо. — Ты смотри, где оказался. Скажи на милость!

— Так точно. Недавно назначен к нам, прибыл прямо из госпиталя…

— Из госпиталя? Как и я. Одна судьба. Вот не знал. Боевой был офицер… Да, лихо воевал Доти Матович. Ну, ничего. Кости целы, голова на месте!.. — Генерал медленно водил глазами по рукописным строкам послания комиссара.

Нарчо в окно увидел идущих к конторе завхоза и Каскула и чуть не застонал от огорчения. И точно: завхоз еще с порога зашумел:

— Антон Федорович, гоните вы этих джигитов-молокососов. Хай где-нибудь в другом месте ищут дураков. Мы по одной голове собираем конематок, а им отвали сразу тридцать. Где это видано? Я сразу сказал: «Нечего тут ждать манны небесной». А они: «Вот генерал рассудит», «Генерал нас на ноги поставит». Ты сам встань, коли упал, нечего…