Долина белых ягнят

В зале нарастал шум. Все понимали — назревает критический момент; любой может попасть под горячую руку начальства и положить на стол партбилет. Никому не хотелось стать напрасной жертвой даже во имя «товарища Плана».

— Не верней ли будет, чтобы присутствующие сами назвали тех, кто действительно заслужил наказание? — предложил комиссар. — Битва за хлеб — та же атака. Если от танка прячутся солдаты, исчерпавшие боеприпасы, можно ли их обвинять в трусости? Справедливо ли поднимать на них руку?

— Правильно. Давайте все обсудим, по справедливости, цифры — это еще не все…

Чоров снова поднял руку, косой рубец у него на шее налился кровью.

— Сельхозотдел подготовит объективные данные. На заседании мы заслушаем «жертву», разберемся в деталях. Рубить сплеча не станем. Наше решение будет обоснованным.

— Давайте так, — нехотя согласился уполномоченный, и все заспешили к выходу, будто тот, кто выйдет последним, и будет принесен в жертву. Многие бросились к телефонам, чтобы получить свежие данные, сверенные с данными «Заготзерна».

Апчара не слишком волновалась за себя. Ее колхоз был одним из лучших, но ей хотелось большего, хотелось выглядеть в глазах Доти передовиком. Ей помогала Кураца черепицей, которую Апчара обменивала на мясо, яйца, масло. Точь-в-точь как делала сама Кураца, когда румынские артиллеристы занимали кирпичный завод.

— Способ испытанный, — смеялась Кураца.

Заседание перенесли на три часа дня, но актив не расходился, люди попрятались по углам, дожидаясь исхода дела. Подготовкой решения занимался сам Чоров. Аппарат же его готовил справку и срочно добывал необходимые документы. Чорова, конечно, обуревало желание сделать жертвой Батырбека Оришева, чтобы пригнуть к земле неподатливого, чересчур совестливого человека. Еще летом у них была схватка по поводу плана сдачи молока. Такие единоборства (так он это называл) Чоров проводил без свидетелей. Он запомнил на всю жизнь беседу с Батырбеком.

— Я рисковал своей жизнью и жизнью моего единственного сына, — сказал ему тогда Оришев, с трудом сдерживая гнев, — чтобы вернуть государству два миллиона рублей. Ни красть, ни заниматься очковтирательством и приписками, как бы тебе этого ни хотелось, я не буду. По пути, на которые ты меня толкаешь, я не пойду.

— На какой путь? Да разве это обман? Если бы ты присвоил два миллиона государственных денег, тебе влепили бы пулю в лоб. И все. А мы разве берем что-нибудь себе? Нет! Тысячу раз нет! Это же просто формальность — найти возможность поставить в отчете те цифры, каких от нас ждут.

— Я работаю не для отчета, а для людей.

— Ну ладно, Оришев. Попомнишь этот разговор! Я твоим носом землю буду пахать. Идеалист нашелся! Не вспашешь — не засеешь всю посевную площадь — пеняй на себя. Я теперь тебе спуску не дам.

Это было в прошлом году. Чоров изо всех сил давил на Оришева. Нередко другим уменьшал план, а ему прибавлял, ехидно посмеиваясь: мол, бьют того вола, который тянет. И Оришев тянул так, что мог в любую минуту надорваться, но не роптал, не унижался перед Чоровым, не просил послабления. Актив видел несправедливое отношение к лучшему председателю колхоза, но молчал, потому что молчал сам Оришев. Тем не менее всем понемногу становилось ясно: так долго продолжаться не может. Когда-нибудь найдется управа и на Чорова.

2. ЧОРОВ И КАСБОТ ДАЛОВ

Заседание началось не в три часа дня, как предполагалось, а значительно позже. «Жертва» не соглашалась с выводами райсельхозотдела. Требовала время, чтобы созвониться с главным бухгалтером и заготпунктом. Участники обсуждения, устав от волнения и ожидания, курили, не выходя из кабинета, переговаривались, спорили, как бы вырабатывая общую позицию по вопросу, который предстояло обсудить. Им уже было известно, кого приносят в жертву.

Прямо перед Чоровым, на противоположном конце стола, сидел плотный, однорукий, рано поседевший человек лет пятидесяти. На шее, на висках у него вздулись вены, напряжен он был так, словно приготовился к прыжку через пропасть. Присутствующие с молчаливым сочувствием поглядывали в его сторону. Это был председатель колхоза «Верхний Чопрак» Касбот Далов. Председателем он стал в те дни, когда после изгнания гитлеровцев спустился с гор вместе со своим партизанским отрядом. В отряд артиллериста Касбота направили прямо из госпиталя, несмотря на ампутированную руку.

— Ждать больше нечего, и так запоздали. — Чоров встал и, как бы испрашивая разрешения, посмотрел в сторону уполномоченного по району, потом постучал карандашом по граненому стакану. Стакан был с водой и не зазвенел. Чоров ударил по графину — тот же глухой звук.

— Да, да. Кукурузу не экономим, давайте хоть время будем экономить, — не поднимая головы, согласился Кошроков, продолжая что-то писать в своем блокноте.

Раздраженный Чоров пытался прочистить горло, чтобы голос звучал повнушительнее. Но, как назло, голос сел.

Тем не менее он уверенно, как всегда, открыл заседание.