Долгая прогулка

— Я думал, может ты попросишь друзей, — грустно сказал Гэррети. Неистовое ликование волной прокатилось по нему сверху донизу, да так, что аж дыхание перехватило.

— Друзей?

— Ну, потому что их у тебя нет, — с жалостью в голосе сказал Гэррети. — Мы ведь все с радостью посмотрим, как ты умрешь. Никто не будет скучать по тебе, Гэри. Может, я в тот момент буду идти рядом и успею плюнуть на твои мозги, когда их вывалят на дорогу. Очень может быть. Может быть, мы все так сделаем.

Это безумие, безумие, голова улетает, в точности как когда он ударил Джимми дулом пневматической винтовки, кровь... Джимми... его накрывает бешенство, примитивная честность ярости.

— Не надо меня ненавидеть, — заныл Баркович, — зачем вы хотите меня ненавидеть? Я не хочу умирать, точно также как и все вы. Чего вам надо? Вы хотите, чтобы я извинился? Я извинюсь! Я... Я...

- Мы все плюнем на твои мозги, — с ноткой безумия в голосе повторил Гэррети. — Ты тоже хочешь меня потрогать?

Баркович смотрел на него в замешательстве, взглядом обескураженным и пустым..

— Я... Извини, — прошептал Гэррети. Он поспешил прочь, чувствуя себя униженным и грязным. Черт бы тебя побрал, МакФриз, зачем? Зачем?

Внезапно прогремели выстрелы, и сразу двое упали мертвыми на дорогу, и одним из них должен быть Баркович, должен быть, и на этот раз виноват он, Гэррети, на этот раз он — убийца.

Затем Баркович рассмеялся. Он гоготал, голос его поднимался выше и выше, так что даже перекрыл неистовство толпы.

— Гэррети! Гэээррети! Я спляшу на твоей могиле, Гэррети! Я спляяяшу...

— Заткнись! — закричал Абрахам. — Заткнись, ты проклятый придурок!

Баркович замолчал, и почти сразу начал всхлипывать.

— Иди к черту, — пробормотал Абрахам.

— Смотри, что ты наделал, — укоризненно сказал Колли Паркер. — Он плачет из-за тебя, Эйб, плохой мальчик. Он пойдет домой и все расскажет маме.

Баркович продолжал всхлипывать. Это был пустой, бледный звук, от которого по спине у Гэррети побежали мурашки. В нем не было надежды.

— Маленький плакса расскажет мамочке? — отозвался Куинс. — Эээх, Баркович, ну разве так можно?

Оставьте его в покое, мысленно закричал Гэррети, оставьте его в покое, вы даже не представляете, как ему больно. Но к чему эта жалкая лицемерная мыслишка? Он ведь желал Барковичу смерти. Мог бы уже и признать это. Ему хотелось, чтобы Баркович сломался и сдох.

А Стеббинс наверное там позади смеется над ними всеми в темноте.

Он ускорился и нагнал МакФриза, который брел себе в одиночестве и лениво смотрел в толпу. Толпа в ответ жадно смотрела на него.

— Поможешь решить? — спросил МакФриз.

— Конечно. Что решаешь?

— Кто в клетке. Мы или они.

Гэррети рассмеялся с неподдельным удовольствием.

— Все мы. А клетка — в обезьяннике у Мейджора.

МакФриз не засмеялся в ответ:

— Баркович загибается, да?

— Думаю, да.

— Не хочу больше этого видеть. Это мерзко. И это обман. Выстраиваешь все вокруг чего-то... настраиваешься на что-то... а потом просто больше не хочешь этого. Разве это не хреново, что все великие истины — такая ложь?

— Никогда особо не задумывался. Ты понимаешь, что уже почти десять?

— Это как всю жизнь тренироваться прыгать с шестом, а потом приехать на Олимпийские игры и сказать: "На кой хер мне вообще прыгать через эту дурацкую палку?"

— Ага.

— А тебе почти не насрать, да? — рассердился МакФриз.

— Меня все труднее расшевелить, — признал Гэррети.

Он замолчал. Была какая-то вещь, которая давно уже не давала ему покоя. К ним двоим подошел Бейкер. Гэррети посмотрел на него, потом снова на МакФриза.

—- Вы видели у Олсона... вы видели его волосы? Перед тем, как он купил билет?

— А что с его волосами? — спросил Бейкер.

— Они начали седеть.

— Да нет, это бред, — сказал МакФриз, но голос его вдруг прозвучал испуганно. — Нет, это была пыль или что-то в этом роде.

— Они поседели, — сказал Гэррети. — Такое чувство, будто мы вечно идем по этой дороге. Из-за того, что волосы Олсона стали... стали такими, я начал об этом думать, но... может это бессмертие в такой безумной упаковке. — Мысль была невероятно гнетущей. Он уставился в темноту перед собой, чувствуя как нежный ветерок обдувает лицо.

— Я иду, я шел, я буду идти, я бы пошел, — монотонно перечислил МакФриз. — Перевести на латынь?

Мы подвешены во времени, думал Гэррети.

Их ноги двигались, но сами они оставались неподвижны. Вишневый огонек сигареты в толпе, изредка мерцающий сигнальный фонарь, бенгальский фейерверк — все это могли быть звезды, странные близлежащие созвездия, которые оценивали их существование, как прошедшее, так и грядущее, сужаясь в обоих направлениях, обращаясь в ничто.

— Ёмана, — дрожа сказал Гэррети. — Так и свихнуться недолго.

— Точно, — согласился Пирсон и нервно рассмеялся.