Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах

Ощущение близкой опасности делало его слух, зрение острее и словно вливало в жилы дополнительную струю бодрости. За окном пролетели аккуратные поля, ухоженные поселки, холмистые леса, среди которых изредка, словно мухоморы, виднелись одинокие красночерепичные домики.

Дым от паровоза застлал окно, пейзаж стал расплывчато-грязным, и Владимиру хотелось протереть стекло, оживить краски полей. Вдруг над головой раздался какой-то скрип. Скосил глаза: висевшая на стене литографическая картина с пейзажем быстро отходила. Урасов насторожился. Вот картина отошла почти на ладонь, потом еще больше. Показалась мужская физиономия в котелке. Затем картина приняла прежнее положение. Владимир попытался ее потянуть — не поддается. Значит, с той стороны она чем-то закреплена.

За стенкой раздался приглушенный кашель, потом стало тихо.

А за окном уже мелькали зеленые пригороды Вены. Урасова ждали на перроне. (В полпредство была послана телеграмма из Праги.) Владимир рассказал о «сопровождении» в поезде. И заключил:

— Говорят, что дорога Прага — Вена самая спокойная. Что-то не похоже… А что у вас, в Вене?

В Вене было тревожно. Как раз сегодня — 15 июля 1927 года — по улицам города прошла многотысячная демонстрация: венские трудящиеся подняли голос протеста против фашизма, против решения суда, который оправдал фашистов, убивших нескольких рабочих. Путь демонстрантам преградила полиция. Она открыла огонь. Рабочие ответили градом камней, начали штурмовать министерство юстиции, полицейские участки.

Полиция взяла верх.

Когда Урасов ехал к полпредству, еще дымились здания, всюду лежали отбитые пулями куски штукатурки. Полицейские патрулировали улицы.

В распоряжении Урасова было около двух часов — от поезда до поезда. В половине десятого он уже ехал на вокзал к римскому экспрессу. Патрули дважды останавливали автомобиль, враждебно косясь на красный посольский флажок. Изредка где-то гремели одиночные выстрелы.

Вокзал. Экспресс подан. Три австрийских вагона первого и второго класса — они следуют только до границы — и один, спальный, — прямо до итальянской столицы.

Международный вагон. Накрахмаленные занавески и салфетки, чистое белье, начищенные до блеска медные ручки, удобный, мягкий диван. Можно превосходно выспаться за ночь! Выспаться? Нет, вряд ли Урасову придется спать. Он чувствовал: его не оставят в покое…

Владимир был в вагоне за двадцать минут до отправления, чтобы оказаться первым, осмотреться. Но его кто-то опередил: в одном купе — и именно соседнем, тоже левом — уже были пассажиры. Владимир сел к окну — ему были видны входящие в вагон. По привычке он старался запомнить их.

Постепенно вагон заполнился. Поезд тронулся. Застучали колеса. Дверь купе состояла наполовину из толстого, зеркального стекла, зашторенного занавеской. Это было, конечно, неудобно для дипкурьера. Но ничего не поделаешь. Что там, в коридоре? Владимир вышел, чтобы взглянуть на соседей.

Вскоре ему это удалось.

Солидная пара. Лицо женщины не разглядишь — скрыто вуалью. А мужчина — франт, усач… Вновь «опекуны»?

Пограничники смотрели документы вежливо, небрежно, будто нехотя, ни к чему не придрались. Поезд тронулся дальше.

Теперь уже никто не побеспокоит пассажиров до самого Рима. Вагон утих, все спали. Впрочем, не все. Урасову нельзя было спать. Да, вероятно, и его новые соседи тоже не собирались отдыхать.

Однако Владимира стало клонить ко сну. Он закурил, но это не помогло. Приспустил окно, в купе ворвался прохладный воздух, пахнущий горьковатым паровозным дымом. Сонное состояние прошло. Закрыл окно — снова дурманом обволакивала дремота. Вновь открыл окно.

Так повторялось все время: с закрытым окном тяжелели веки, при открытом — становилось бодрей. И всю ночь время от времени кто-то проходил по коридору, почти неслышно задерживался на секунду возле купе Урасова. Создавалось впечатление, что кто-то пытается разглядеть, бодрствует ли советский дипкурьер.

Владимир знал от своих товарищей по службе, что в купе иной раз пускают снотворный газ: для этого достаточно самой малой щелочки, которую и не обнаружишь. Может быть, сейчас именно снотворный газ и ползет к нему?

Ритмично стучат колеса. Вспомнилось: в Праге, в полпредстве кто-то сказал про дипкурьеров: «Служба на колесах». И словно возражая, произнес негромко: «Ошибаешься, не на колесах, а на нервах».

Неимоверным напряжением воли Урасов не поддался коварному сну ни на минуту. Утром поезд вошел под своды Римского вокзала.

Здесь дипкурьера, как обычно, должны встретить работники советского полпредства. Урасов не покидал купе. Вот вышли наконец из вагона мужчина и дама с вуалью. Работников полпредства почему-то не было.

Владимир решил выждать, пока все пассажиры покинут вагон и перрон опустеет: в толпе легче совершить провокацию, а на безлюдном перроне скорее заметишь опасность и дашь отпор.

Однако пора выходить. Пакет с диппочтой крепко прижат локтем левой руки, правая готова действовать в любую секунду.