Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах

Через два дня наконец погрузились на пароход. У нас была отдельная каюта первого класса с оплатой питания (так полагалось). Японец в морской форме в сопровождении двух матросов сразу по отплытии явился к нам в каюту, потребовал билеты и паспорта, все внимательно рассмотрел. Очевидно, он впервые видел настоящих большевиков, да еще с дипломатическими паспортами.

Разговор шел на плохом французском языке. Офицер указал, как пройти в ресторан, но я понимал, что с дипломатической почтой идти в ресторан не очень удобно, и просил его дать указание доставлять питание в каюту. Японец с минуту подумал, а потом в довольно грубой форме отказался это сделать.

Не могло быть и речи о том, чтобы оставлять каюту и ходить в ресторан завтракать, обедать, ужинать. Мы сознавали, где находимся и кто нас окружает, тем более что около нашей каюты мы уже заметили каких-то подозрительных людей, которые пытались завести разговор. До Тяньцзиня надо было плыть двое суток. Еду мы с собой не взяли. Проголодав день, на второй связались с боем, довольно смышленым пареньком лет пятнадцати, которого попросили прислать кока. Разговор с поваром происходил при помощи пальцев, так как кроме японского он знал только английский, а мы — ни того, ни другого.

Все же договорились, вручили ему две иены. Проблема питания была решена. А самое главное, мы были спокойны, что ничего в пищу не подложат (бывали и такие случаи). Так добрались до Тяньцзиня.

От Тяньцзиня до Пекина всего километров 90. Но на железной дороге творилось что-то невозможное. Попасть в вагон можно было только через окно. Люди облепили поезд от крыши до колес; тамбуры, уборные забиты солдатами. Порядка никакого, все вооружены. Мы с Богуном и двумя провожатыми, которых дал наш консул в Тяньцзине, кое-как втиснулись в вагон. Трудно дались нам эти последние километры дороги до Пекина. Конец пути ехали стоя в коридоре, заслонив поставленные на пол вализы с диппочтой. Подъезжая к Пекину, услышали выстрелы, но провожатые нас «успокоили» — это-де обычное явление для нынешнего времени. С трудом добрались до полпредства.

На следующий день нас пригласил полпред в Китае Л. М. Карахан.

В Китае он пользовался большим влиянием. С большой симпатией относился трудовой Китай к посланнику Советского рабоче-крестьянского правительства. В этом сказывалась искренняя благодарность китайского народа Стране Советов, которая протянула ему руку дружбы.

Китайцы — служащие советского полпредства работали, как и трудящиеся Советской России, по 8 часов (а не 12), с ними заключался коллективный договор, в материальном отношении они были поставлены в равные с советскими гражданами условия. Советские работники отказались от пользования рикшами — тогда основным средством транспорта в Китае. Нам казалось, что это недопустимо, поскольку такой способ передвижения унижает человеческое достоинство. Правда, через некоторое время Союз рикш ходатайствовал перед Л. М. Караханом о пересмотре этого решения: Союз рикш терял заработки и вежливых ездоков, которые не били рикш по голове и не гоняли их галопом, как это часто позволяли себе американцы и англичане.

Китайцы отчетливо видели огромную разницу в отношении к их стране и народу представителей рабоче-крестьянского государства и представителей империалистических стран.

В Пекине мы пробыли больше месяца, так как генеральская война на севере Китая еще продолжалась и железные дороги почти не работали, да и «порядок», который наводила японская военщина в Маньчжурии, делал поездку невозможной. Приходилось ждать.

Используя этот неожиданный отдых, мы знакомились с Пекином. Все китайские города оставляли у европейца незабываемое впечатление какой-то многоцветной декорации. Огромные иероглифы вывесок, яркие краски с преобладанием красного, странная, какая-то сказочная архитектура построек с их изогнутыми крышами, сладковатые запахи различных снадобий, цветные фонарики и особенно одежда людей — длинные темные халаты, косы у мужчин (в те годы они попадались еще довольно часто), штаны и маленькие изуродованные ножки женщин, которые шли по улице, держась за стены домов, бесконечное количество рикш и — на каждом шагу нищета, дикая нищета, которую трудно описать.

Торговцы снедью, в зависимости от товара, рекламировали его выкриком либо песней, свистком, звонком; каждый продукт имел таким образом свой «звук».

Но в то время сюда уже доносились и звуки великой революции, и надо было видеть, с каким уважением китайцы говорили с людьми, приехавшими из другого мира, где нет угнетателей и нет грязной борьбы генеральских клик.

Наконец появилась возможность выезда на родину. Была заготовлена почта, выправлены визы. Перед отъездом нас вызвал полпред, который был в курсе наших приключений, когда мы ехали в Пекин.

— Знаю, знаю, что было с вами в дороге. Могу сказать: счастливо отделались. Теперь поедете другим маршрутом. Посылаю с вами до Харбина негласную охрану, но будьте все время начеку.