Доктор Данилов и медицина будущего

– Да так, случай один вспомнил… Был у нас на подстанции, задолго до твоего прихода, доктор Батырский, тупой, безрукий, жадный, вредный, короче говоря, не человек, а сплошное недоразумение. Работал он с фельдшером Егоровым по прозвищу «Тормоз», потому что больше никто с ним работать не соглашался, а Тормозу было все равно с кем тормозить. Как-то раз Батырского показательно высекли за «смерть в присутствии».[29] Сам Сестричкин на него орал, ногами топал и увольнением грозил, но в итоге влепил выговор с последним предупреждением. Надо сказать, что высекли его за дело – надо лечить адекватно и БИТов своевременно на себя вызывать. Проходит неделя и у Батырского в машине умирает бабулька с инфарктом. Место на нее уже взято, [30] диагноз озвучен, а новой «смерти в присутствии» ой как не хочется… Вот что бы ты сделала на месте Батырского?

– Ну можно попробовать сдать ее в реанимацию, как живую… – предположила Елена.

– Не вариант! – Данилов отрицательно мотнул головой. – Такое возможно при хороших задушевных отношениях с коллегами, а Батырского во всех больницах люто ненавидели. Еще варианты будут?

– Выбросить тело в укромном месте, а в карте написать, что при доставке в приемное отделение пациентка отказалась от госпитализации?

– Ну не совсем же он был идиот, – усмехнулся Данилов. – Он поступил элегантнее. Привез бабульку обратно, занес в квартиру (она одна жила, Тормоз ее ключами дверь запирал и отпирал) и оформил карту заново, как смерть до приезда. Ехали-торопились, но приехали к холодным ногам, такие вот дела…

– Что за хрень? – удивилась Елена. – А взятое место? А затраченное время? А соседи?

– Дело было днем, когда одни на работе, другие в школе, а третьи по магазинам бегают. Взятие места на госпитализацию Батырский объяснил тем, что фельдшер его «не понял» и сдуру позвонил в отдел госпитализации. Ну не понял человек и что теперь? А время списали на поломку машины – ремень, мол, оборвался. И представь себе – прокатило, потому что заведующему не очень-то хотелось выносить сор из избы. Хорошие были времена, доджипиэсные, Большой Брат еще не следил за всеми бригадами своим недремлющим оком.

– Нахальство – второе счастье, – констатировала Елена.

– Первое, – уточнил Данилов. – Оно же главное и основное. Но давай вернемся к делам нашим грешным. Ты права – надо будет просмотреть истории умерших, обращая особое внимание на первые два месяца работы комплекса…

– Но в этой проклятой больнице тебе находиться опасно! – категоричным тоном сказала Елена. – Тебя там в окно выбросят или отравят чем-нибудь. Ищи варианты. Больница большая, на тысячу с лишним коек, не может быть, чтобы у тебя там не нашлось хотя бы одного старого знакомого.

– У меня есть не просто старый знакомый, а идеальный агент, – похвастался Данилов. – На кафедре патологической анатомии Академии усовершенствования[31] работает доцентом Дмитрий Алексеевич Ерофеев, который в свое время был ассистентом на кафедре Мусинского.[32] Он хороший человек, я уверен, что он пойдет мне навстречу по старой памяти и как доцент доценту. Пожалуй, надо будет пригласить его на предстоящих длинных выходных хотя бы в тот же «Дуги-надуги».

– Лучше пригласи его в «Бухого Ильича», – посоветовала Елена. – Кавказскую кухню любят не все, да и вообще бар лучше подходит для мужских посиделок и вербовочных операций. Отметите двадцать третье февраля в узком мужском кругу, «бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, что вместе продули они»…

Бар «Бухой Ильич», находившийся близ одноименной площади, занимал первый этаж и подвал старинного двухэтажного здания. На двери, ведущей в подвал, висела табличка «Малый Совнарком».

– А не отметить ли нам мужской праздник в Малом Совнаркоме, Дмитрий Алексеевич? – предложил Данилов.

– Звучит интригующе, – ответил Ерофеев, – но только пустят ли нас туда без мандата? И где это территориально?

– Я знаю пароль, – обнадежил Данилов. – А территориально это рядом с метро «Площадь Ильича». Удобно?

– Более чем! – заверил Ерофеев. – Я же на Абельмановской живу, около восемьдесят четвертой больницы. До шестнадцати у меня бассейн, а после я свободен.

Договорились на семнадцать часов. Данилов, по своему обыкновению, явился на десять минут раньше оговоренного и застал в подвале Ерофеева, уже успевшего наполовину опустошить свой бокал.