Так и катились мы с ним, где-то подбадривая друг друга (в основном, конечно, он меня), где-то подшучивая. Афанасий оказался великим мастером не только песни петь, но и байки рассказывать. Поэтому, мне даже больше нравились ночёвки прямо, что называется, в чистом поле, чем в затрапезных придорожных трактирах с тараканами и клопами. Всё равно, выспаться или хотя бы полноценно помыться невозможно было даже там. Так что грела водичку, и влажное полотенце мне в помощь.
Москву обогнули через Звенигород, где я попросила чуток задержаться, чтобы прикупить одежды. На смену дорожной, да и просто немного обновить гардероб.
К концу пути, который, казалось, уже никогда не настанет, страдая от собственной недоухоженности, недоспатости и недомытости, я, отодвинув в сторону философские и практические размышления на тему собственной дальнейшей судьбы, готова была сама лезть на козлы и гнать лошадей к цивилизации, сменяя законного кучера ночью. Однако, Афанасия от подобной инициативы со стороны хрупкой и вообще-то благородной "мамзель" наверняка бы "обнял Кондратий", а кони — как всякие живые существа желали и, более того, имели полное право на, как выражался мой спутник, "роздых", их несколько раз требовалось подковывать, ну и уж, как водится, кормить.
Когда казалось, что все лимиты терпения уже исчерпаны до дна, Надпись над воротами въезда в город возвестила, что мы — в Туле — прекрасном городе оружейных (и не только) мастеров.
Моему "Ура-а-а!" — не было предела.
**В провинциальном Пскове, например, в 1838 году цены были такими:
пресноводная рыба — 25–60 коп./кг
• говядина — 40 коп./кг
• живой гусь — 1.20 руб.
• живая курица — 70 коп.
• 10 яиц — 23 коп.
• масло коровье или постное — 1 руб./кг
• мед — 20 руб./пуд
• ржаная мука — 2.20 руб./пуд
• мыло — 1 руб./кг
• свечи — 1.10 руб./кг
23
Вы думаете на этом наша дорога закончилась? Да меня чуть инфаркт не хватил, когда мы, прокатившись через весь этот прекрасный город, выехали из других ворот и опять подались "в поля".
Когда на мои вопросительные вопли из окошка невозмутимый Афанасий удивлённо сообщил, что усадьба находится в селе, и нам ещё предстоит дотарахтеть до него, я была уже на грани нервного расстройства. Однако, своевременное пояснение кучера, что до Сергиевского всего четырнадцать километров — вернуло меня к жизни.
Ну что вам сказать о том, что предстало моим глазам? Может графы и не были настолько же богаты, как, например, Юсуповы, но где-то очень около того. По крайней мере на первый взгляд именно так и казалось, пока мы по длинной тенистой аллее, обрамлённой высоченными липами подъезжали к нарядным воротам.
С определением количества гектар "на глазок", думаю, не только у меня проблемы, но территория усадьбы казалась огромной. У меня просто глаза разбегались — парк, сад, какие-то отдельностоящие строения (но явно не хозяйственно-бытовые — таких пока было не видно), искусственное озеро, не поверите — с лебедями — это первое, что "достали" мои глаза по пути к самому дому — тут ещё разобраться надо будет, где что находится.
Я сказала к дому? Ха! Если это был не дворец, то я вообще плохо представляю себе, что тогда есть дворец. Не смотря на всю свою заморенность и усталость — неубиваемое любопытство к новому придавало силы не просто удивляться, а изумляться.
Здоровенное двухэтажное (с виду — каменное) строение, которое было видно с дороги издалека, ещё до подъезда к имению, имело два крыла и надстроенный третий этаж посередине. Колонны, искусная декоративная лепнина, высокие окна — всё как положено. Страшно представить, сколько крепостных душ должны были обслуживать такую махину.
Перед, с позволения сказать, домом находился огороженный оградой парадный двор, куда Афанасий и направил наших лошадок. То там, то здесь потихоньку копошились, занимаясь своими делами люди. Первое впечатление, скорее даже, ощущение от этого места — полная изоляция от внешнего суетного мира и покой.
—
Вход проходил через красиво украшенный портик, на треугольном фронтоне которого красовался дворянский герб хозяина всего этого великолепия. Туда и проводил меня мой спутник, подхватив вещи.
Встречать меня в просторный светлый вестибюль, производивший впечатление некоторой прямо даже торжественности, вышла ключница Анисья — очень аккуратная толстая пожилая тётка, явно страдавшая одышкой, с клинически озабоченным лицом и сведёнными в напряжённой думе бровями. По-нашему, я так понимаю, она выполняла функцию завхоза и коменданта в одном флаконе. Вопреки общепринятому ярлыку, обычно навешиваемому на женщин этой должности классиками, и не слишком лучезарному выражению лица, угнетающего впечатления она, как ни странно, не производила. К тому же не резала слух "мамзелями".