Дочка папы Карло

Кучер мне достался знатный. Пока я тратила время на то, чтобы обустроить себе временное жилое пространство, он успел вывести наш транспорт на тракт. Внешне непритязательная карета внутри оказалась гораздо более уютной. Подушки, довольно мягкая сидушка, отделение для "чемоданов", низкий столик, закреплённый к полу.

Наверняка где-то здесь есть одеяло или хотя бы плед… К тому же, хоть и раскачивало её временами так, что приходилось держаться за стенки (ну так я даже не ожидала, что мой возничий сразу возьмёт такой темп), однако, вопреки пессимистичным ожиданиям, не так уж сильно и трясло. Тем не менее доставать и раскладывать мелкие вещи я не стала. При этакой лихости "водилы", не ровён час на какой-нибудь приличной кочке всё это посыпется в разные стороны.

Вскоре ход значительно замедлился — очевидно, дорога стала хуже. Я выглянула в окно — ну так и есть. Участок пути развезло вчерашним дождиком и разбило колёсами телег и повозок всех мастей. Настроение Афанасия, видать, изменилось. Потому, что с улицы вдруг донеслось душевное и протяжное пение:

С рубежного оскола,

белой щербью мостово-ой,

в третий конь, третий дён добира-а-а-я

К высокому престолу,

от поклажи сам не свой,

ехал княжи-ы-ый вестовой…

Глубокий грудной бас крестьянина разлетался, кажется, на мили вокруг.

Некоторое время ещё поглазев на верстовые столбы, вслушиваясь в слова, угнездилась на широком сиденье-диванчике. (Одеяло я, кстати, всё-таки нашла).

А вёз он не гостинец,

не подарки для родны-ы-х,

не диковин закатного кра-а-а-ю,

Не к чадам, а в детинец,

для придворных-столбовых,

две корчажк-и-и смоляных…***

Очень сильно хотелось дослушать до конца, но нервное напряжение последних дней давало о себе знать. А размеренное покачивание и довольно приятное пение возницы успокаивало и убаюкивало. Как я ни боролась с накрывающей сознание дрёмой — сон брал надо мной верх.

— Что ж там в корчажках-то? — думала я, перестав бороться с усталостью и слипающимися глазами, — Нужно будет обязательно попросить Афанасия спеть для меня эту песню ещё раз.

Проснулась от того, что мой кучер крепко ругался с кем-то на улице.

— Что ж ты, окаянная голова, людям проезду не даёшь. Расшаперился на всю дорогу, аки барин какой! — грохотал он.

Я выползла из своего уютного гнёздышка и выглянула в окошко. Оказалось, что мы остановились у какого-то трактира. Или как тут называются придорожные заведения? Точно, "Трактиръ Старая телега" было выведено на вывеске.

Голод тут же дал о себе знать. Автоматически сглотнув, осторожно приоткрыла дверь и высунула нос наружу.

*Дормез — просторная карета для дальних путешествий, в которой можно было спать (от французского dormeuse — спящая). Такую могла тащить только шестерка лошадей. ≪Низ экипажа внутри был устлан сеном, а сверху лежали перины, — вспоминала мемуаристка Елизавета Водовозова (1844–1923). — Когда чувствовалась потребность посидеть, <…> узлы, ящички и картонки отодвигались в сторону, а сиденье устраивалось из подушек и одеял≫.

**Царскосе́льская желе́зная доро́га — первая железная дорога общественного пользования в России; до открытия в 1840 году Варшаво-Венской железной дороги — единственная в стране, 6-я в мире. Построена для обеспечения железнодорожного сообщения между Царскосельским вокзалом Санкт-Петербурга, Царским Селом и Павловском.

*** Автор Леонид Чернышов.

22

Если позволите, расписывать подробно каждый день этого (не скажу, что приятного) путешествия не стану. Лично мне оно показалось бесконечным.

Начиная с самих дорог. Если вы помните, у нас принято говаривать, мол, в России дорог нет — есть только направления. Так вот тот, кто это высказывание придумал — просто эпически прав. Даже с учётом того, что бОльшую часть пути предстояло проехать по практически новому тракту, я попала в самую, что ни на есть красочную иллюстрацию к этой истине. Помимо "семь загибов на версту", на неё же приходилось несметное количество ухабов и луж — чем дальше от столицы — тем обильнее.

Спасибо нашим крепким лошадкам и каким-то "матёрым" рессорам, мы всё-таки двигались вперёд, хотя иногда Афанасию приходилось слезать с козел и вести коняг под уздцы — раннее лето "радовало" грозами и проливными дождями — спасибо не обложными. Эти самые усовершенствованные рессоры в то время считались признаком особого комфорта и достатка владельца экипажа, предметом его гордости и зависти окружающих.

— Каковы сани — таковы и сами. — важно говорил мой сопровождающий, когда нам удавалось преодолеть очередной сложный участок.

Вообще, в отношении Щербаковых, в его словах сквозило неподдельное уважение. Что несколько успокаивало. Напрямую спрашивать о нравах, господствующих в имении графов, я не решалась. Однако сам дядька мне нравился. Как-то мы с ним легко сошлись в характерах.