Дочери Темперанс Хоббс

Конни поняла, что боится. Темперанс таким образом испортила погоду на целый год. Год без лета. Ее эгоизм вынудил фермеров покинуть угодья и погрузил Новую Англию в голод и нищету. Поселениям пришлось сместиться в глубь континента – в штаты Нью-Йорк и Огайо. Да, Темперанс получила желаемое, однако какой ценой? За ее шалость расплачивался целый мир на протяжении нескольких поколений.

Стоило ли оно того?

Руки Сэма свободно болтались по бокам, а его лицо излучало тепло и доверие. Он улыбнулся Конни, и его улыбка говорила: «Никто бы не поверил в такое, кроме меня».

Страх Конни мигом развеялся. Боль жгла ее нервы, но ей было все равно.

Она разжала пальцы, и плацента медленно полетела в варево.

Пасть маслянистой массы поглотила ее в мгновение ока. В ту же секунду насыщенный черный дым обрел молочные переливы. В нем словно присутствовали все цвета сразу, и в то же время из них нельзя было выделить ни одного. Каминные кирпичи за дымовой завесой побелели от мороза.

– Перенесет нас через крах, – закончила Конни.

С дымом ничего не произошло. Он продолжал подниматься над кастрюлей все таким же густым столбом и улетать под потолок. Ничего не изменилось.

Конни попробовала сложить пальцы бутоном перед собой. Как-то, много лет назад, она лежала на животе, на лужайке салемского парка, сложив пальцы точно так же, только вокруг нераскрывшегося бутончика одуванчика. Конни тогда прочла несколько строк (каких именно, она уже не помнила), и одуванчик прямо на ее глазах расцвел и превратился в семенную головку, а затем его семена развеялись по ветру. Это был первый раз. Сейчас она сосредоточилась на своей руке, стараясь призвать в нее бледно-голубой жалящий свет.

Но ничего не выходило.

Конни старалась не замечать отравляющего действия белены, чей сок впитался в ее кожу, ужаса, усталости и новых гормонов, что теперь циркулировали по сосудам. Тщетно.

– Прах! – воскликнула Зази.

– О господи! – В груди Конни зародилась паника.

Самый сильный прах!

Что вообще это могло означать?

Конни до невозможности устала, и ей до жути надоело испытывать стресс.

Боль зародилась в ладонях и по рукам, через плечи, устремилась прямо в голову. Конни испугалась, что потеряет сознание и ухватилась за спинку стула.

Она ощущала на себе чей-то проникновенный взгляд. То была Темперанс. Она глядела на свою правнучку с портрета, висящего над обеденным столом. Затуманенному беленой сознанию Конни казалось, будто глаза Темперанс сверкали в свете огня.

Она отошла от камина, подошла к столу, где Грейс оставила ящичек Темперанс, который по неясной причине был наполнен землей, и дотронулась до крышки с вырезанными на ней «ТДжХ».

– Ящик принадлежал тебе, – обратилась Конни к картине, – выходит, это твоя могильная земля. У тебя единственной получилось, значит, ты самая сильная! Это и есть самый сильный прах!

Ей показалось, будто Темперанс подмигнула.

Конни сунула руку в ящик, зачерпнула полную горсть земли и, вернувшись к камину, высыпала ее в варево.

Частички приземлились на поверхность кипящей жижи и зашипели.

В кухонные окна залетел холодный ветер и, промчавшись вдоль столешницы, взъерошил волосы Грейс, Сэма и Зази, а потом наконец подобрался к макушке Конни. Ветер был ледяным. Запрокинув голову, Конни увидела, что струящийся по потолку дым стал белым как снег.

Остался последний пункт.

Конни запустила руку в торбу, извлекла хрупкий отрез шпагата с узелками и протянула Сэму.

– Когда буду говорить, развязывай их по одному. Хорошо?

Тот послушно кивнул и взял веревку, дрожа от холода и страха.

Конни вернулась к зелью, подняла руки и возвела глаза к потолку. Дым начал закручиваться в спираль против часовой стрелки прямо над тем местом, где стоял Сэм в окружении Грейс и Зази.

– Взять, – произнесла Конни.

Ее ладони прожгли шустрые жгучие искорки. Сэм начал развязывать первый узелок. Шпагат был старым и ссохшимся, настолько хрупким, что мог запросто рассыпаться в руках. Однако Сэм привык к обращению со старинными и уязвимыми вещицами. Они стали неотъемлемой частью его жизни. Оперируя ногтем большого пальца, он медленно и осторожно расправлялся с первым узелком. Поддел петлю, вытянул шнур, и вуаля. Шпагат закручивался на месте бывшего узелка, стараясь вернуть себе форму, в которой хранился практически двести лет.

– Развязать, – продолжила Конни.

Со вторым узелком Сэм замешкался: тот не поддавался. Конни наблюдала, как Сэм разделывается с ним, а в ее пальцах, руках, плечах и шее трещали голубые жгучие электрические разряды. Температура в помещении понизилась еще на несколько градусов, и на стропиле образовалась новая сосулька.

Сэму наконец удалось развязать узел. С потолка слетела снежинка и приземлилась на ресницы Конни.

– Сварить, – продолжила она.

Сэм взялся за последний узел. Нахмурился и подцепил петлю ногтем.

Тем временем тело Конни наполняла боль. Она тянулась от боков, пронизывала бедра и устремлялась к округлившемуся животу, растекаясь далее по всему телу.