«Мама была святой», – однажды сказала моя сестра, и наши родственники тут же поддержали ее. Я же подумала: «Святой?» Она была щедрой и чуткой, всегда заботилась в первую очередь о других – это верно. Но еще часто нервничала и грустила. Она приняла несколько решений не в мою пользу. Мне не нравится думать об этом и вспоминать ее поступки, которые даже сегодня, с позиции взрослого человека, кажутся мне неразумными или несправедливыми. Я хочу оглянуться и увидеть свою мать лишь как женщину, которая делилась сигаретами и сплетнями на кухне с подругами. Которая аккуратно и тщательно распутывала мои длинные волосы перед школой, когда мне было шесть лет. Которая сворачивалась калачиком и терпеливо слушала, как я нескладно рассказываю отрывок из Хафтары, с которым должна была выступать на бат-мицве[6]. Которая вытащила из сумки коробку тампонов и выкрикивала указания, стоя за закрытой дверью ванной комнаты, чтобы помочь моей лучшей подруге в девятом классе.
Но моя мать была не только такой. Она просила своих детей скрывать информацию от папы, чтобы он не расстраивался, и когда однажды вечером он хлопнул дверью гаража и уехал, она села на кухне и расплакалась. «Что я буду делать? Я никто без него», – кричала она. Мама так переживала из-за своих постоянных неудачных диет, что ничего не сказала, когда я в 1978 году стремительно начала худеть, до тех пор, пока мой вес не составил 46 килограммов при росте 174 сантиметра. Она кричала на меня всю дорогу, когда я во второй раз провалила экзамен на получение водительских прав. «Думаешь, я буду тратить свое время и везде возить тебя? Забудь об этом», – заявила она в тот день. Мама превратила меня, 16-летнюю девочку, в свою конфидентку, рассказав о всех причинах, по которым должна была бросить моего отца, и всех причинах, по которым не могла этого сделать. Так она настроила меня против папы.
Я слышала, что каждая эмоция скрывает импульс противоположной. Но где заканчивается одна и начинается другая? Когда я слишком долго думаю о матери, любовь, гнев и чувство вины смешиваются в один клубок. Мне приходится активно его распутывать, отделять хорошее от плохого, и тогда я позволяю своей матери стать человеком с позитивными и негативными качествами. Я не могла скорбеть по маме до тех пор, пока не позволила ей после смерти стать именно той – ни больше ни меньше, – кем она была при жизни. Если я не могу оплакать смерть матери в ее подлинном виде, частичка моей души навсегда останется связана с частичкой ее души, которую я отказываюсь видеть.
Скорбь по жестокой матери
Сложно понять, как можно питать негативные чувства к любимому человеку. Но негативные эмоции могут связывать людей так же сильно, как и позитивные. Вот почему даже дочери жестоких матерей должны пережить свое горе. Поначалу это покажется невозможным и абсурдным. Зачем скорбеть по матери, которая приносила лишь несчастье? Зачем оплакивать смерть матери, если ты хотела, чтобы ее не стало, или если ее смерть освободила тебя, дала больше, чем ощущение утраты?
Дочь должна оценить все связи, позитивные и негативные, чтобы полностью примириться со смертью матери и продолжать жить. Если мать причиняла страдания, дочь ждет более сложный, болезненный и запутанный процесс. Возможно, она идеализирует умершую мать и пытается сократить боль. Возможно, сосредоточилась на негативе, не в силах признать, что мать, причинившая огромную боль, в глубине души любила ее. 22-летняя Лаура зашла в тупик, когда обдумывала свои отношения с матерью, убитой два года назад.