«Это чувство так знакомо, – говорит 31-летняя Дебби, чья мать умерла от рака восемь лет назад. – Ты едешь в машине и понимаешь, что твой мир развалился на куски. А остальные люди в машине болтают и весело смеются. У них нормальная жизнь, и ты думаешь: “Черт, кто дал вам право смеяться?” В их жизни ничего не произошло. Ты не понимаешь, как все может идти своим чередом, если твоя жизнь никогда не станет прежней. Никогда».
Гнев зачастую подпитывается ощущением утраты и уверенностью в том, что мир обязан чем-то дочери, потерявшей мать слишком рано. Но за ним обычно прячется глубокий гнев по отношению к самой матери. Хотя она любила нас, и плохо злиться на умершего человека, мы все равно злимся – из-за того что он оставил нас. Мать, оставившая ребенка или покончившая с собой, дает дочери прямой повод злиться –
«В начале 1960-х годов, когда мои друзья женились и заводили детей, я выносила судно за своей мамой, – вспоминает 52-летняя Рошель, которой было 24 года, когда ее мать умерла от рака. – Я злилась на маму, потому что она не успела пожить, и злилась на себя, потому что моя жизнь оборвалась вместе с ее смертью». 52-летняя Синтия, которой было девять, когда она лишилась матери, поясняет: «Когда мне исполнялось 20, 30, 40 лет, я вспоминала гнев, который испытывала после смерти мамы. Он был абсолютно неразумным. Она не хотела умереть от пневмонии. И все же в глубине моих мыслей повисла свинцовая туча, злость из-за того, что она сделала со мной. Эта злость разрушила мою жизнь».
Как и Синтия, я знаю, что моя мать не хотела оставлять меня. Знаю, что она очень сильно хотела видеть, как растут ее дети. Но она умерла, и я была вынуждена бороться с разрушительными последствиями ее смерти. Даже сейчас отсутствие мамы ощущается как огромная ужасная дыра. У меня больше нет дома, в который можно приехать на праздники. Нет человека, который утешил бы меня или рассказал, какой я была в детстве. У моих детей нет бабушки. Гнев и печаль, которые я когда-то чувствовала, увидев маму с дочкой в магазине или кафе, уступили место ненависти, которую я испытываю, видя на улице представительниц трех поколений – бабушку, маму и дочь, которые смеются над шуткой или просто решили прогуляться в очередной день совместной жизни.
Я все еще злюсь из-за этого – так сильно, что порой могу затопать ногами и закричать. Вместо занятия йогой я крушила свой дом, вываливала одежду и толкала пустые стулья, представляя вместо них свою мать. Но остатки злости не исчезали. Я до сих пор пытаюсь удержать свою мать? Или ярость стала частью меня?
Как и большинство других эмоций, гнев сопровождается чем-то неприятным. Мой гнев принес с собой огромное чувство вины. С раннего возраста я получала скрытые сигналы о том, что нельзя говорить плохо о мертвых. После смерти матери мы идеализируем ее, возводя в ранг святой. Как писала Вирджиния Вулф, потерявшая мать в 13 лет, «юность и смерть носят нимб, сквозь который сложно увидеть настоящее лицо».
Мы любили своих матерей и хотели, чтобы они были идеальными при жизни. Вот почему восхваляем их, наделяя посмертной идеальностью. Мы утешаем себя, создавая матерей, которых нам всегда хотелось иметь. У 29-летней Карен, чья мать умерла девять лет назад из-за алкоголизма, было настолько тяжелое детство, что она убежала из дома в 14 лет. Несмотря на это, она мысленно возвела свою мать почти в ранг божества. «Я знаю, что, несмотря на алкоголизм, считаю ее умнее и идеальнее, чем когда она была жива, – признается Карен. – Я помню, что вся моя одежда была идеально выглаженной со дня моего рождения. Я знаю, что эти мысли стали мемориалом, способом запомнить ее такой, какой она сама хотела бы быть. А она очень хотела быть идеальной. Сделав ее такой в своих мыслях, я подарила ей уважение, о котором она всегда мечтала».
Как и гнев, идеализация – нормальная и полезная первая реакция на утрату. Концентрация на позитивных качествах матери подтверждает ее важность. Анализ счастливой стороны отношений позволяет мягко начать процесс переживания горя. Но для любых отношений характерна неоднозначность, любая мать сочетает в себе хорошее и плохое. Чтобы полностью пережить горе, нужно признать изнанку идеальности и любви. Не сделав этого, мы запомним своих матерей лишь наполовину и в итоге попытаемся оплакать смерть человека, которого не существовало.