Дочь полка 2

Катя сидела на сене, держа помятый железный черпак с водой. Руки ещё дрожали после произошедшего. Вода то и дело волновалась внутри посуды и билась об её стенки. Девочка смутно помнила события, хоть и произошли они совсем недавно. Затуманиваться сознание стало ещё в лесу, когда пришло время прятать тело Ханса. Не дай бог немцы бы его нашли. Катя не понимала, как вообще его дотащила до той самой сосны, где пряталась до этого сама, как тщательно укрыла тело ветками. Он такой громадный и тяжёлый, а она маленькая и слабая. Хотя, в такие моменты человек способен на невероятное. Не зря в народе говорят: «Жить захочешь, не так приспособишься».

Девочка старалась максимально не прикасаться к убитому. Поэтому, она тащила его за воротник формы. Было боязно смотреть на тело. Наверное, поэтому, поражённый шоком мозг, стал удалять некоторые события. Но начал он это делать слишком поздно. Момент убийства Ханса Катя запомнит на всю жизнь, во всех красках и подробностях. Что самое интересное — она даже про хворост не забыла. Набрала столько, сколько поместилось в руки. А дальше — отнесла записку обратно на место. Вот на этих действиях сознание, наверное, отключилось совсем. Осознала Катя себя уже на пороге дома бабы Наташи с ветками в руках.

Сейчас рядом с девочкой сидела тётя Агафья и её сын.

— На одежде у тебя крови нет, — сказала женщина и осторожно погладила её по волосам. — Немцы ничего не заподозрили. Всё хорошо, всё позади.

Катя ничего не говорила и только смотрела вперёд широко распахнутыми глазами. Она поднесла трясущимися руками черпак к губам и сделала несколько глотков. Но даже это сейчас давалось сложно. Посуда стучала по зубам, а вода выплёскивалась прямо на одежду. Агафья очень сильно волновалась за девочку. Женщина вместе с сыном нашли её здесь в таком состоянии. Единственным, что сказала Катя, было: «Я его убила». И тут всё встало на свои места. Агафья почему — то сразу поняла, что девочка говорила о Хансе. О ком-то другом и речи идти не могло. Рядом сидел Васька. Сейчас он был сам на себя не похож. Мальчик вёл себя непривычно тихо и с испугом смотрел на свою «сестру». Теперь желание уйти на фронт и убивать немцев с винтовки уже не выглядело таким хорошим и привлекательным. Перед глазами ему открылась обратная сторона медали отваги и подвигов. Сторона страха и боли.

— Мам, — вдруг тихо сказал он. — Как там Гришка?

Женщина замерла и посмотрела на него. Вася говорил о своём старшем брате, который сейчас, как и все мужчины, сражались за Отчизну. Мальчик его просто обожал, восхищался и брал с него пример. Он ведь поэтому на фронт и хотел сбежать, чтобы быть ближе к брату. Мечтал быть таким же смелым и тоже защищать Родину. Агафья снова опустила взгляд на Катю. А ведь её ребёнку тоже сейчас тяжело. И рука у него дрожала, выпуская первую пулю в живого человека, и сердце кровью обливается при виде мёртвых товарищей. Что там сейчас происходит? Неизвестно.

* * *

Зоя Мамонтова сидела возле зеркала и заплетала себе косы. Она с любовью перебирала густые пряди между собой и тихонько напевала под нос колыбельную, которую слышала ещё в далёком детстве от матери:

— В русской печке чёрт сидел, баюкал он чертёнка. Он малютке песни пел, качая коробчонку. Говорит… — девушка запнулась, вместе с этим остановились и пальцы, плетущие косы. Она вздохнула и посмотрела наверх, вспоминая слова. — Говорит: «Ты спи, дитя. День пройдёт, ты тьмы дождись… — опять забыла. А ведь раньше Зоя хорошо знала эту колыбельную, слово в слово.

Взгляд Мамотновой упал на кровать Кати, которая отражалась в зеркале. Там же была видна и аккуратно сложенная форма. С тех пор, как девочка её туда положила, к одежде никто не притронулся. Зоя вздохнула. Всё-таки тоскливо было без Кати. Пусто. В их женском коллективе это особенно чувствовалось. Никто не сидел рядом, с интересом слушая истории, не рассказывал о «подвигах» Летаева, Макаренко и других бойцов, не молился перед сном. Последнее уже давно здесь прижилось. Теперь медсёстрам было даже как-то неуютно без тихого шёпота Кати.

Солнце уже потихоньку начинало садиться. Нужно было готовиться к ночной смене в медпункте. Она заплела ленту в косу и завязала. Всё, теперь на голове порядок. Тут в отражении показалась Горнеева. Свет не падал ей на лицо, поэтому медсестра казалась жуткой. Зоя подпрыгнула и ойкнула, прижав руки к груди. Она обернулась на подругу:

— Ты что так меня пугаешь? — сказала она и нахмурилась. — Чего молчишь?

Свет заката наконец полностью осветил Василису. В глазах девушки застыли слёзы, плечи и губы у неё тряслись.

— Что случилось? — встала Зоя. — Василис! — она подошла к подруге и опустила руки ей на плечи.

— Немцы всё узнали, — закрыла рот ладонями Гонеева.

Внутри Мамонтовой всё похолодело. Руки съехали с плеч подруги и повисли как плети.

— Что узнали? — спросила почти шёпотом она.