— Не нужно извиняться, — смотрела вниз девочка. — Мне всё нравится. Спасибо. Я вообще в батальоне мужскую форму ношу.
Агафья грустно наклонила голову влево. Вдруг она подошла, и аккуратно обняв Катю, притянула её к себе. Девочка сначала опешила и замерла, но потом, сама от себя не ожидая, прижалась к женщине. Её мелко затрясло. Давно Катя такого не чувствовала. Всё-таки объятия матери — особые объятия, несмотря на то, что она может быть совсем чужой тебе. Теплые, мягкие, нежные женские руки. Одежда не грубая, не пропахшая табаком или медикаментами. Запах от Зорниковой был домашний, деревенский. Почти также когда-то пахло от родной матери Кати: сеном, молоком и чем-то ещё. Вот это «что-то ещё» у всех людей разное. Свой родной запах.
— Что же война сделала с тобой, дочка? — тихо проговорила Агафья, гладя девочку по голове.
«Дочка». Последний раз её так называла мама. Катя сморгнула предательские слёзы. Девочка смотрела на деревянную стену сарая. Через его доски проходили солнечные светлые лучики. Перед глазами опять появился тлеющий амбар, застреленные тётя Маша и маленькая Любочка. Проклятые вороны, слетевшиеся на пиршество. А затем понеслись братские могилы, убитые товарищи, лежащие в них, крики раненных, взрывы, немцы, которые стреляли по ней, пока она забиралась на склон… Всё это было так больно, так невыносимо. Но сейчас про это нельзя вспоминать. Девочка понимала, что она всё-таки на задании. И особенно сейчас, каждая минута дорога. Она чувствовала долг перед деревней и батальоном. Нужно было выполнить свою работу. И как можно скорее. Чтобы защитить этих людей. А значит, нельзя раскисать.
— То же, что и со всеми, — ответила Катя и отстранилась от женщины. — Ладно, — развернулась и стала быстро складывать старое платье она, — нужно поскорее со всем этим закончить, — девочка наигранно усмехнулась и повторила давно въевшиеся в голову слова. — Я же всё-таки боец. Верно?
Казалось, девочка больше спрашивает, чем называет себя солдатом. С тех пор, как её послали на эту миссию, Катя снова ощутила свою слабость перед фашистами. Свою беспомощность. Вот это она ненавидела больше всего. Сначала была обузой для батальона. Но потом у неё появились свои обязанности, Катя перестала вздрагивать при звуке отдалённого боя. Всё это время она была уверена, что стала сильной. Стала бойцом. А попав сюда, снова даёт слабину. Боится, вздрагивает при виде немца. И что теперь? Получается она не стала солдатом? Осталась таким же слабым ребёнком? Или может это из-за того, что здесь всё слишком напоминает о доме?
Зорникова на её вопрос никак не ответила. Женщина просто стояла и с грустью наблюдала за девочкой.
Катя подошла к горе сена и спрятала в ней одежду:
— Вы платье это, пожалуйста, никуда не девайте, — попросила она, — я его с собой заберу. Это мамино.
* * *
Позиция для наблюдения снова была удачной. И опять на помощь пришли новые подруги. Точнее одна — Машка. Она самая первая и познакомилась с Катей. А ведь девочка даже не подозревает о том, что помогает освобождать свой дом от ненасытных оккупантов. Занятие было совершенно безобидным — плетение кос. Но кто знал, что за обычной детской забавой таится серьёзная взрослая работа.
Мальчишки носились неподалёку и играли в футбол. С ними бегал и Васька. Но, поскольку он был самым мелким в компании, пнуть мячик получалось далеко не всегда. Изредка он вылетал из толпы пацанов на открытое пространство. Тогда Васька, не упуская свой шанс, летел к нему и пинал с таким наслаждением и силой, что мяч улетал далеко наверх. Пацаны, конечно, ему спасибо за это не говорили. Кате даже жалко было «брата». Она наблюдала изредка за игрой и в глубине души искренне радовалась каждому его удару. Она сейчас могла наблюдать за ним. Все немцы были подсчитаны. Вместе с Хансом, разумеется. Этого гада она добавила давно. «Итак», — размышляла девочка, — «немцев у нас где-то шестьдесят — шестьдесят пять. Место штаба указала. Вооружены только винтовками. Сегодня можно уже всё доложить».
— У тебя такие волосы, — прервала её мысли Маша и натянула прядь.
— Какие? — спросила девочка.
Та замялась и виновато поглядела вниз. Руки перестали плести косу. Было видно, что она уже пожалела о том, что начала эту тему. Тут пальцы снова ухватились за волосы и продолжили своё дело. Видимо, говорить дальше, девочка не хотела. До Кати, наконец, дошло, что так удивило её подругу:
— Седые?
— Да, — тихо ответила та и тут же оживилась. — Но ты не думай! Это красиво! Очень красиво!
— Я не злюсь, — успокоила её девочка и снова уткнулась лицом в колени.
— А где твой дом? — тихо задала вопрос Маша и посмотрела по сторонам. — Нас никто не услышит.
Ох уж это любопытство! Как же с ним было сложно. Но Катя ожидала такого от мирных жителей. Всем же хочется узнать откуда у Зорниковой Агафьи вдруг откуда ни возьмись, появился ещё один ребёнок. Катя и сама была любителем задавать вопросы. В первое время в батальоне всех замучила, пока всё не узнала. Ну интересно же. Новое место, новые люди. Как тут не спрашивать? Катя решила ответила, даже не соврав: