— Вместо того чтобы по пять раз обходить с молитвами церковь, я лучше займусь в лазарете действительно богоугодным делом, — спокойно ответил Шреефогль. — Ведь ваша жена сама говорила, что в этом нет ничего сложного. Я даже в какой-то степени вошел во вкус. Чувствуешь себя… — Он задумался, подыскивая подходящее слово. — Да, чувствуешь себя
Симон невольно рассмеялся.
— Вот тут вы, наверное, правы. Возня с больными поинтереснее сделок. Да и мне немного помощи не помешает… — Он протянул советнику руку. — Тогда приступим к работе, господин цирюльник. Будем надеяться, что этот кошмар скоро закончится и мы сможем вернуться в Шонгау.
Улыбка на губах Шреефогля резко угасла, и он перекрестился.
— Помолимся за это Господу. Для одного монастыря проклятий над этим местом скопилось слишком уж много.
Магдалена бесцельно бродила с детьми по оживленным переулкам перед монастырем. Отец тоже ее оставил, чтобы осмотреться еще раз в монашеском одеянии. Одной только ей не нашлось занятия. Ее злило, что Симон так сразу от них отделался, хотя она и понимала, что к графскому сыну отправиться он мог лишь в одиночку. И все-таки ей бы хотелось, чтобы он больше времени проводил с семьей.
Петер потянул Магдалену за руку, и она со вздохом подошла к лотку со свечами, святыми образами и четками. За последние дни таких лавок у подножия Святой горы выросло, как грибов после дождя. На продажу выставлены были в основном небольшие иконки для красных углов, витражные изображения монастыря по завышенной цене, а также свечи, четки, плохо отпечатанные выдержки из Библии и всевозможные обереги с крошечными листочками, сложенными и исписанными молитвами. Магдалена вспомнила недавний разговор с Якобом Шреефоглем: советник говорил, что бургомистр Земер с графом тоже неплохо нажились на этих религиозных безделушках. Но если сын графа и вправду так болен, как того опасались, то Вартенбергу от этих сделок не было никакого проку. Смерть взяток не принимала.
Магдалена в последний момент отдернула Петера, когда тот схватил четки с прилавка.
— А ну положи на место! — крикнула она. — Это не игрушка!
Грубее, чем ей того хотелось, она оттащила старшего сына от лотка, и тот сразу захныкал. Тут же следом заплакал и его брат.
— Папа! Где папа? — ревел он. — Я хочу к папе и к дедушке!
— Не хочу тебя разочаровывать, — съязвила Магдалена, — но у наших семьянинов есть дела куда более важные. Так что придется вам довольствоваться мамой.
Дети продолжали реветь. Тогда она раздраженно порылась в кармане и вынула несколько засахаренных ягод. Малыши сразу успокоились, и Магдалена повела их дальше сквозь толпу паломников в серых власяницах, собравшихся перед монастырем к очередной службе.
Дочь палача сжала губы, чтобы не выругаться в голос. Она чувствовала себя такой никчемной! Казалось, каждый из этих людей чем-то был занят, и только она обречена на возню с детьми. В довершение всего утром Магдалена снова почувствовала себя дурно. Она не стала ничего говорить Симону, чтобы не тревожить его лишний раз. Но в начищенном медном блюде все же рассмотрела тайком свой язык. К величайшему ее облегчению, он оказался без желтого налета. Что бы ее там ни мучило, лихорадку она все-таки не подхватила.
Магдалена до того впала в задумчивость, что даже руку на плече почувствовала не сразу. Она испуганно оглянулась: перед ней стоял с приветливой улыбкой Маттиас. Он наклонился и состроил рожицу, на что дети отреагировали громким смехом.
Магдалена тоже невольно улыбнулась. Немой подмастерье явно пришелся детям по душе — да и ей самой тоже, как она вынуждена была теперь признать.
— Здравствуй, Маттиас, — сказала она приветливо. — И, хотя и знала, что не дождется ответа, шутливо добавила: — Что же? Выбираешь четки покрасивее для своей возлюбленной?
Маттиас что-то пробурчал и закатил глаза так, словно девицы и без того не давали ему покоя. Магдалена громко рассмеялась. Ей нравилась мимика немого подмастерья — она напоминала шутов, что приезжали раз в год в их маленький Шонгау на Кирмес.
— Не желаешь прогуляться с нами по лугам за монастырем? — спросила она с задором.
Было еще рано, и дети пока не устали, а ей хотелось уйти подальше от этой пропахшей запахом фимиама толпы, нагонявшей ужас своей смиренной богобоязненностью.
— Пойдем же, нарвем букет для твоей милой, если есть такая.
Маттиас задумался на мгновение, затем утробно засмеялся и поднял детей на широкие плечи. Они все вместе прошли к северным воротцам и повернули оттуда налево, к лужайке возле опушки. Малыши хватали жуков и стрекоз, что кружили в высокой траве.
Магдалена тем временем задумчиво сорвала несколько маргариток. «Вообще-то их Симон должен был мне дарить, — думала она с грустью. — Но я этого вряд ли дождусь».