Дочь оружейника

Впрочем, матушка оставила кормилице столько вещей, что можно было воспитать меня прилично; но муж ее был дурной человек, пьяница, игрок, мот, который обобрал ее и продал все, оставив жене самую незначительную сумму. Пьяница ненавидел меня, хотя кутил на мой счет. Но пока у него были деньги, он не трогал меня; когда же он все проиграл и пропил, то с досады начал бить меня каждый день. Этот разбойник мучил семилетнюю девочку и колотил ее от нечего делать.

Жуанита засмеялась горько, а Франк отер тихонько слезу и взял руку девушки.

– Теперь я могу смеяться над прошедшим, – продолжала она, – потому что оно прошло, но тогда мне было не до смеха, особенно когда мой благодетель приходил домой пьяный и заставал меня одну. Жены он боялся, потому что она была сильна и не позволяла ему бить меня. Однажды, когда она пошла отнести работу, муж ее вернулся из кабака совершенно пьяный. Я спряталась в темный угол, но он увидел меня и закричал:

– Поди сюда, если не хочешь быть битой.

Я подошла, рыдая.

– Полно хныкать, плакса, – сказал он, взяв меня за руку. – Дай мне крест и я не трону тебя.

Это крест с тремя драгоценными камнями (Жуанита показала его Франку) был последним воспоминанием о моей матери. Она просила, чтобы кормилица никогда не продавала его и не снимала с моей шеи, а добрая женщина нарочно спрятала его под моим платьем, чтобы муж не увидел. Не знаю, как он узнал об этом, но я смело отвечала ему:

– У меня нет никакого креста.

– Лжешь, – вскричал пьяный, – крест у тебя! Смотри, если я найду его, то убью тебя.

Я знала, что он в состоянии исполнить угрозу, но, несмотря на мои лета, не испугалась, не хотела отдавать ему креста моей матери и отвечала:

– Убей меня, но я не отдам тебе креста.

– А вот посмотрим, как не отдашь! – заревел изверг.

И он бросился на меня, сорвал с меня платье и, увидев крест, дернул его с такой силой, что чуть не задавил меня лентой, на которой он висел.

В эту минуту вошла моя кормилица. Увидев меня полунагую, в руках пьяницы, она сильно оттолкнула его от меня и вырвала из его рук крест. Но собрав все силы он, как дикий зверь, бросился к жене и между ними произошла отчаянная борьба. Моя защитница победила своего мужа, но злодей успел схватить нож и ударил им несколько раз бедную женщину, которая упала, обливаясь кровью.

– Изверг, – закричала она хриплым голосом. – Ты обокрал сироту и убил жену. Возьми теперь этот крест, обрызганный моей кровью и пусть он будет для тебя проклятием.

При начале борьбы я не смела подойти к кормилице и только кричала и звала на помощь, но когда добрая женщина упала под ножом мужа, я бросилась на ее тело и покрывала слезами и поцелуями ее бледное лицо.

Убийца стоял над нами несколько минут молча, сжимая в руке мой крест, но видя, что жена его умирает и слыша ее последние слова, он вдруг задрожал, как в лихорадке, бросил на пол крест и выбежал с проклятиями. Удивляюсь, как он не убил меня тогда. Его арестовали в тот же вечер, отвели в тюрьму и ночью он там повесился.

Бедная кормилица тоже умерла в ночь и я осталась восьми лет совершенно одна, без пристанища, без куска хлеба.

Родные кормилицы и ее мужа забрали всю мебель и вещи покойников, но даже не заметили меня, и когда им напомнили о сироте, они отвечали, что сами бедны и не могут меня содержать, а отошлют в сиротский дом.

Я услышала эти слова и очень испугалась. Не знаю почему, я воображала, что там бьют бедных детей.

Выбрав время, когда на меня не обращали внимания, я выбежала из дома, пробежала несколько улиц и остановилась на площади. Тут стояла толпа народа, смотревшая на представления цыган. Я пробралась в первый ряд и начала смотреть на этих странных людей, одетых в яркие, пестрые платья. Танцы их понравились мне до того, что я понемногу начала сама приплясывать, подражая жестам цыган. Представление кончилось, любопытные разошлись, а я все стояла на одном месте. Ко мне подошел старший цыган и спросил, что мне нужно.

– Я хочу, чтобы вы опять танцевали, – отвечала я.

– На сегодня довольно, малютка. Приходи завтра. Разве тебе понравились наши танцы?

– Очень.

– И ты бы хотела сама танцевать?

– О да, научите меня.

– Хорошо… скажи только, кто твои родители.

– Мая мать умерла, – отвечала я, принимаясь горько плакать.

– А отец?

– У меня нет отца.

– Как же ты попала сюда, на площадь?

– Я убежала из дому, потому что меня хотели отвести в сиротский дом.

– Так ты бы хотела лучше остаться с нами?

– Разумеется… и вы научите меня петь и танцевать?

– Непременно.

Цыган Джиакомо осмотрел меня внимательно, пощупал руки и ноги и начал говорить тихонько с женой, первой танцовщицей труппы. Она по-видимому не соглашалась с мужем, но потом кивнула головой, и Джиакомо подозвал меня.

– Послушай, малютка, – сказал он, – мы возьмем тебя, и если ты будешь умницей, то из тебя выйдет знаменитая танцорка.