Дочь оружейника

– Ты не уйдешь от меня так скоро, моя красавица. Ведь все двери заперты и ключи у меня; стало быть, надобно заплатить, если хочешь выйти отсюда.

Действительно, все двери и решетки были заперты, и так как Жуанита хотела знать, какими ключами они отпираются, то позволила старику поцеловать себя и, как птица, полетела из крепости прямо к Франку, который ждал ее с нетерпением.

Она рассказала ему обо всем случившемся и молодой человек был в таком восторге, что начал с жаром целовать руку своей хорошенькой благодетельницы.

– Спаси ее, Жуанита! – вскричал он радостно. – Я тебе буду более благодарен, нежели за мою жизнь. Мария будет счастлива… будет возвращена ван Шафлеру.

Последние слова немного успокоили цыганку. Франк хотел знать все подробности свидания с ростовщиком и начал допрашивать девушку, какими средствами она заставила Соломона повиноваться.

Хорошенькая Жуанита покраснела, опустила жгучие глазки и сказал, после короткого молчания:

– Франк, вы знаете мое ремесло. Я уличная певица и плясунья, и от меня нельзя требовать такой скромности, как от девушек, воспитанных в честном семействе. Мы с малолетства натерпелись много горя, были окружены такими примерами и соблазнами, что нам трудно и почти невозможно сохранить чистоту души. Притом, если бы мы и действительно были невинны, кто поверит нам?

Посмотрев пристально на Франка, она продолжала:

– Отвечайте мне искренно, Франк: поверите ли вы мне, если я вам скажу, что несмотря на наружность, на свое свободное обращение и пылкий характер, я осталась также чиста, как ваша сестра Мария… вы не поверите?

– Верю Жуанита, если ты говоришь это.

– Благодарю! – вскричала она со слезами на глазах и сжимая руку молодого человека. – Ваше уважение необходимо мне, потому что для вас и для вашей сестры я сыграла низкую роль, я обещала противному старику свидание…

– Нет, Жуанита, я не допущу этого, я не хочу, чтобы для меня ты решилась на ужасный поступок.

– Не беспокойтесь, Франк: старый развратник останется в дураках. Его любезность и ужин пропадут даром.

– Но что ты придумала?

– Погодите немного и доверьтесь мне. Я давно привыкла казаться веселой и хохотать, когда мне хотелось бы плакать, чтобы облегчить мои страдания.

– Ты страдаешь, моя добрая Жуанита? – сказал Франк с чувством, сжимая руку девушки. – Скажи мне, о чем твое горе?

– С удовольствием! – вскричала цыганка, довольная участием молодого человека. – Теперь я не должна бы жаловаться на судьбу, потому что в сравнении с прежним житьем я почти счастлива. Я могу понимать все, могу защищаться в случае опасности и не знаю бедности. Наконец, теперь меня все ласкают… даже слишком, и я заслужила ваше уважение. Но мое детство было ужасно. Вы рассказывали мне про ваши первые годы жизни, хотите ли послушать теперь мой рассказ?

Она замолчала на минуту и отерла слезы, наполнявшие ее глаза.

– Прошу тебя, Жуанита, расскажи мне все, – сказал Франк и, посадив ее возле себя, начал слушать со вниманием.

VI. Цыганка Жуанита

– Моя судьба имеет сходство с вашей, – начала молодая девушка. – Я сирота, была отдана чужим после рождения и, как вы, не знаю ни имени, ни положения моих родных.

Я знаю только, что моя мать была француженка, хотя я родилась в Италии. Отца моего не было в живых, когда я родилась, или он не жил с моей матерью; только я никогда не слыхала, чтобы о нем упоминали.

Моя матушка казалась бедной, но у ней было много драгоценных вещей, которые она давала моей кормилице вместо денег. Последняя говорила мне потом, что моя мать испытала такие ужасные несчастья, что была помешана во все время беременности, и потом с ней часто бывали припадки бешенства, особенно, когда она смотрела на меня. Однажды, когда моя кормилица принесла меня к матери, та схватила меня с диким хохотом и чуть не задушила. В другой раз она бросилась с ножом к колыбели, где я спала и пронзила бы мне грудь, если бы кормилица не оттолкнула ее. Однако я была все-таки ранена в руку; теперь еще на ней виден шрам.

И она показала свою левую руку, где действительно, под маленьким пальцем видна была белая полоска.

– Напрасно бедная кормилица спасала меня, – продолжала Жуанита грустно. – Если бы она знала, какая будет моя жизнь, то не удержала бы ножа безумной матери. После этой сцены я не виделась более с матерью. Сначала кормилица, боясь повторения припадков, не носила меня к ней, потом матушка скрылась, неизвестно куда: вероятно, поехала во Францию, где у нее были родственники. Что с ней случилось, выздоровела ли она или умерла, этого я не знаю. Добрая кормилица продолжала воспитывать меня и ласкать, как будто я была ее родная дочь.