Добывайки в поле

Под помог им подняться повыше, туда, где росла более высокая трава, подхватил их мешки, и они принялись, скользя и падая, пробираться следом за ним через «дебри», как говорила сама себе Арриэтта.

– Вот он, – сказал Под, – забирайтесь.

Ботинок лежал на боку; попасть внутрь можно было только ползком.

– Батюшки! – не переставая повторяла Хомили и боязливо оглядывалась вокруг, но внутри ботинка было темно. – Интересно, кто его раньше носил?

Хомили вдруг так испугалась, что остановилась на месте, не в силах больше сделать ни шагу.

– Ну что ты застыла? – поторопил жену Под. – Двигайся дальше! Не бойся.

– Дальше? Ни за что! Я не сделаю больше и шага. Там, в глубине, может быть кто угодно.

– Не бойся, – повторил Под, – я смотрел: в носке нет ничего, кроме дыры, но её я заложу мешками и к ним можно будет прислониться.

– Ах если бы знать, кто его носил! – повторила Хомили, вытирая мокрое лицо ещё более мокрым передником и боязливо всматриваясь в темноту.

– Ну и что бы это тебе дало? – спросил Под, развязывая самый большой мешок.

– Знать бы, чистюля это был или грязнуля, – сказала Хомили, – и отчего умер. А вдруг от какой-нибудь заразной болезни?

– С чего ты взяла, что он умер? – усмехнулся Под. – Скорее всего, здоров как бык и, возможно, в эту самую минуту, вымыв руки, садится за стол пить чай.

– Чай? – переспросила Хомили, и лицо её просветлело. – Где у нас свеча?

– Вот она, – сказал Под. – Арриэтта, дай-ка мне восковую спичку и среднюю крышку от пузырька из-под аспирина. Мы должны экономно расходовать заварку. Впрочем, мы всё должны расходовать экономно.

Хомили дотронулась пальцем до изношенной кожи.

– Завтра утром я устрою тут, внутри, генеральную уборку.

– Очень неплохой ботинок, – сказал Под, вынимая из мешка половинку ножниц. – И нам повезло, что мы его нашли. Можешь не волноваться, он чистый: и солнце его пекло, и дождь промывал, и ветер проветривал – и так год за годом.

Когда он воткнул лезвие ножниц в дырочку для шнурка и крепко привязал, Арриэтта спросила:

– Зачем ты это делаешь, папа?

– Чтобы поставить на него крышку, понятно. Это будет вроде кронштейна над свечой. Треноги-то у нас здесь нет. Пойди теперь набери в крышку воды, снаружи её предостаточно…

Да, снаружи воды было предостаточно, она низвергалась с неба потоками, но вход в ботинок был с подветренной стороны и на земле перед ним остался крошечный сухой пятачок. Арриэтта без труда набрала воды, наклонив над крышкой остриём вперёд большой лист наперстянки. Вокруг слышался ровный шум дождя, а мрак снаружи из-за света свечи внутри ботинка, казалось, ещё сгустился. Пахло травой и листьями, луговыми просторами и лесными зарослями, а когда Арриэтта повернулась, чтобы отнести воду, на неё повеяло ещё одним запахом – душистым, пряным, пьянящим: так пахла дикая земляника. «Надо будет утром об этом вспомнить», – подумала Арриэтта.

После того как напились горячего чая и съели по хорошему куску сладкого рассыпчатого печенья, добывайки сняли верхнюю одежду и развесили на половинке ножниц над пламенем свечи, затем ещё немного побеседовали, накинув на плечи – один на троих – старый шерстяной носок…

– Вот смешно, – заметила Арриэтта, – сидеть в носке внутри ботинка.

Но Под, глядя на свечу, тревожился, что они зря её тратят, поэтому, когда одежда немного просохла, погасил её. Уставшие до предела, они легли наконец на мешки и прижались друг к другу, чтобы было теплее. Последнее, что услышала Арриэтта перед тем, как уснуть, был ровный шум дождя, барабанившего по коже ботинка.

Глава шестая

Яблоко от яблони недалеко падает.

Из дневника Арриэтты. 16 августа

Первой проснулась Арриэтта и с удивлением подумала: «Где это я?» Ей было тепло, даже жарко: с двух сторон от неё лежали Хомили и Под. Повернув слегка голову, она увидела в темноте три маленькие звёздочки, но прошло несколько секунд, прежде чем она догадалась, что это такое. И тут всё, что произошло вчера, всплыло у неё в памяти: их бегство из дома, живая изгородь из бирючины, через которую они как безумные пробирались в сад, утомительный путь в гору, дождь, ботинок… Маленькие золотые звёздочки, поняла Арриэтта, – это дырки для шнурков.

Девочка осторожно села, ощутив благоуханную свежесть, и через вход в ботинок увидела, словно в рамке, чудесную картину: освещённая мягкими лучами солнца, чуть колышущаяся трава, примятая там, где они вчера пробирались и тащили за собой мешки; жёлтый лютик – липкий и блестящий на вид, словно только что выкрашенный масляной краской; на рыжеватом стебле щавеля – тля, такого нежно-зелёного цвета, что против солнца казалась совсем прозрачной. «Муравьи их доят, – вспомнила Арриэтта. – Может, и нам попробовать?»

Она проскользнула между спящими родителями и как была – босиком, в ночной кофточке и нижней юбке – отважно вышла наружу.