Добывайки

После того как они напились горячего чаю и съели по хорошему куску сладкого рассыпчатого печенья, они сняли верхнюю одежду и развесили её на половинке ножниц над горящей свечой. Затем ещё немного побеседовали, накинув на плечи – один на троих – старый шерстяной носок…

– Вот смешно, – заметила Арриэтта, – сидеть в носке внутри ботинка.

Но Под, глядя на пламя свечи, тревожился, что они зря её тратят, и, когда одежда их немного просохла, погасил свечу. Уставшие до предела, они легли наконец на мешки и прижались друг к другу, чтобы было теплее. Последнее, что услышала Арриэтта перед тем, как уснуть, был ровный шум дождя, барабанившего по коже ботинка.

Глава шестая

Яблоко от яблони недалеко падает.

Из дневника Арриэтты. 16 августа

Первой проснулась Арриэтта. «Где это я?» – с удивлением подумала она. Ей было тепло, даже жарко, – с двух сторон от неё лежали Хомили и Под. Повернув слегка голову, она увидела в темноте три маленьких звёздочки; прошло несколько секунд, прежде чем она догадалась, что это такое. И тут всё, что произошло вчера, всплыло у неё в памяти: их бегство из дома, живая изгородь из бирючины, через которую они как безумные пробирались в сад, утомительный путь в гору, дождь, ботинок… Маленькие золотые звёздочки, поняла Арриэтта, – это дырки для шнурков.

Арриэтта осторожно села. Её охватила благоуханная свежесть. Через вход в ботинок она увидела, словно в рамке, чудесную картину: освещённая мягкими лучами солнца, чуть колышущаяся трава, примятая там, где они вчера пробирались, таща за собой мешки; жёлтый лютик – липкий и блестящий на вид, словно только что выкрашенный масляной краской; на рыжеватом стебле щавеля – тля, такого нежно-зелёного цвета, что против солнца она казалась совсем прозрачной. «Муравьи их доят, – вспомнила Арриэтта, – может, и нам попробовать?»

Она проскользнула между спящими родителями и, как была – босиком, в ночной кофточке и нижней юбке, – отважно вышла наружу.

Был прекрасный солнечный день – от омытой дождём земли поднималось множество ароматов. «Вот об этом, – подумала Арриэтта, – я всегда и мечтала, это я и представляла себе, я знала, что это существует на свете… знала, что мы это увидим!»

Она пробралась между травинок – тёплые, согретые солнцем дождевые капли ласкали её, спустилась немного вниз по направлению к изгороди, выбралась из густо растущей высокой травы и вошла в неглубокий ров, где вчера вечером в темноте под дождём ей показалось так страшно.

Дно рва было покрыто тёплой на ощупь грязью, которая быстро сохла на солнце; от него к живой изгороди поднималась пологая насыпь. Ах, какая чудесная это была насыпь, с множеством корней и крошечным папоротником, с небольшими песчаными норками, с листьями фиалки, с розовыми звёздочками лесной гвоздики и – то тут, то там – с шариками более тёмного алого цвета – лесной земляникой.

Арриэтта стала взбираться наверх – неторопливо, блаженно, нежась под тёплым солнцем; её босые ноги без труда находили путь, не то что неуклюжие ноги людей. Арриэтта сорвала три земляничины и с наслаждением их съела, лёжа на спине на песчаной площадке перед мышиной норой. Отсюда ей было видно всё пастбище, но сегодня оно выглядело по-иному – такое же огромное, как и раньше, так же странно поднимающееся к небу, но светлое и полное жизни под лучами утреннего солнца. Теперь все тени шли в другом направлении и казались влажными на сверкающей золотом траве. Арриэтта увидела вдали одинокую купу деревьев; по-прежнему казалось, что они плывут по травяному океану. Она подумала о страхе матери перед открытым пространством. «А я бы пошла через это поле, – сказала себе Арриэтта, – я бы куда угодно пошла…» Может быть, так же думала и Эглтина? Эглтина – дочка дяди Хендрири, которую, по словам родителей, съела кошка. Неужели, если ты смел, ты обязательно попадёшь в беду? Неужели действительно лучше, как ей внушают, жить потихоньку от всех в тёмном подполье?

Проснулись муравьи и занялись своими делами – они торопливо и озабоченно сновали то туда, то сюда меж зелёных былинок. Время от времени кто-либо из муравьёв, покачивая усиком, поднимался на верх травинки и обозревал окрестности. Ax, как празднично было на сердце у Арриэтты. Да – на горе или радость – они здесь, под открытым небом, и обратного пути нет!

Подкрепившись земляникой, Арриэтта вскарабкалась по насыпи ещё выше и вошла под тенистую живую изгородь. Над её головой была зелёная пустота, испещрённая солнечными пятнами. А ещё выше, там, куда с трудом мог достать взор, уходили вверх ряд за рядом и ярус за ярусом зелёные своды, и пересекались во всех направлениях упругие ветви – изнутри изгородь походила на собор.