Добывайки

Когда Под принялся через входную дыру протискивать его дюйм за дюймом в чайник, Хомили отчаянно завизжала. Она не поняла сперва, что это такое, а когда узнала банан, стала смеяться и плакать одновременно.

– Успокойся, Хомили, – печально глядя на неё, сказал Под, втолкнув наконец весь банан, он заглянул внутрь. – Возьми себя в руки.

Что она и сделала… почти что сразу.

– Ты должен был нас предупредить, – протестующе сказала она, всё ещё тихонько всхлипывая и вытирая фартуком глаза.

– Я звал вас, – сказал Под, – но дождь так грохочет…

Они досыта наелись бананом – всё равно он перезрел и долго хранить его было нельзя. Под нарезал его поперёк вместе со шкуркой, чтобы удобней было держать. Дождь так барабанил по крышке, что вести беседу было трудно.

– Льёт ещё сильней, – сказал Под.

Хомили наклонилась к нему.

– Ты не думаешь, что с ним случилась беда? – спросила она, стараясь говорить как можно громче.

Под покачал головой.

– Он вернётся, когда перестанет лить. Надо запастись терпением, – добавил он.

– Чем запастись? – крикнула Хомили, перекрывая шум ливня.

– Терпением, – повторил Под.

– Я тебя не слышу…

– Терпением! – во всё горло заорал Под.

Дождь стал попадать в носик чайника. Пришлось пожертвовать одеялом. Хомили запихнула его в носик, и в чайнике вскоре стало очень душно.

– Может, и через месяц не перестанет, – проворчала Хомили.

– Что? – крикнул Под.

– И через месяц, – повторила Хомили.

– Что – через месяц?

– Дождь не перестанет! – крикнула Хомили.

Разговаривать было невозможно, и они замолчали: игра не стоила свеч. Все трое зарылись в сено и попробовали уснуть. Так как животы у них были полны, а в чайнике было тепло и душно, они вскоре задремали. Арриэтте снилось, будто она вышла в море на барке Спиллера – её слегка покачивало; сперва это нравилось Арриэтте, но затем барка стала вращаться. Она вращалась всё быстрей и быстрей, вот она превратилась в колесо, оно вертелось… вертелось… Арриэтта ухватилась за спицы, но они обернулись соломинами и сломались у неё в руках. Она ухватилась за обод, но он с разгона отбросил её. Арриэтта услышала, как чей-то голос вновь и вновь повторяет:

– Проснись, дочка, проснись…

Арриэтта открыла глаза; голова у неё кружилась, в мерцании полусвета кружилось и всё вокруг. «Утро», – догадалась Арриэтта; и кто-то вытащил из носика одеяло. У себя за спиной она разглядела отца; вид у него был странный: казалось, каким-то необъяснимым образом он приклеился к стенке чайника. Напротив она увидела мать; раскинув руки в стороны, словно фея с поднятыми крыльями, она стояла, так же плотно прижавшись к стенке. Сама Арриэтта, пытаясь подняться с пола, почувствовала, что её крепко держит какая-то таинственная сила.

– Мы на плаву, – крикнул Под, – и нас вертит!

И Арриэтта заметила, что их не только вращает, но и раскачивает из стороны в сторону.

– Мы дрейфуем, плывём по воле волн, – продолжал Под, – нас несёт вниз по течению.

– О господи! – простонала Хомили, поднимая глаза; это было единственное движение, которое она могла сделать, ведь она приклеилась к чайнику, как муха к липкой бумаге.

Но она ещё не закончила, как скорость, с какой нёсся вперёд чайник, замедлилась, он стал не так быстро кружиться, и на глазах у Арриэтты мать медленно соскользнула вниз и с хлопаньем села на пропитанное водой сено.

– О господи! – снова проговорила Хомили.

Арриэтта заметила, что без труда слышит её: дождь наконец затих.

– Хочу поднять крышку, – сказал Под.

Когда чайник перестал вращаться, он, упав сперва на колени, медленно поднялся, держась за стенку, так как их всё ещё качало.

– Помоги мне, Арриэтта.

Они вместе уцепились за верёвку. Через вход, несмотря на пробку, просочилась вода, и по дну плавало мокрое сено. Ноги у них скользили, но постепенно, рывок за рывком они подняли крышку и увидели над головой круг ярко-голубого неба.

– О господи! – не переставая, стонала Хомили, иногда добавляя: – Боже мой!

Но она помогла им собрать в кучу узлы.

– Нам надо подняться, так сказать, на палубу, – настойчиво повторял Под, – здесь, внутри, мы пропадём.