Добрые люди

Волгоград привечал их здоровенной пробкой. На неё им пришлось обменять ещё один бессмысленный час своей жизни… Радио таинственно намекало об украденных на строительстве стадиона деньгах и о незавидной судьбе какого-то местного чиновника, приглашённого по этому вопросу в прокуратуру… Когда они наконец въехали на мост, запад тускло алел, прибирая последние прибыли с огромного, отходившего ко сну пространства. Воздымающая меч женщина смутно различимой тенью скользила в промежутках между мерцающих звёздной россыпью окон.

Ехали… ехали…

– Ну чё? – спросил Зёма.

– Нет… Не берут… – растерянно сказал Сокóл, отнимая трубку от уха.

– Я ж те говорил!

– Говорил-говорил, – заёрзал в кресле Сокóл. – Чё нам теперь, в поле ночевать? Если бы не ты…

– О… Гляди… – Зёма показал пальцем. В свете фар приближалась огромная надпись, выложенная белыми буквами на одном из холмов: «Спаси и сохрани».

– Чёт мне как-то не по себе, – переключился сразу Сокóл. – Это что, та самая дорога смерти начинается?

– Угу… – кивнул Зёма.

– Может, здесь тогда и заночуем? – предложил ему друг.

Но Зёма отрицательно покачал головой. Если бы они только могли видеть памятники, непрерывной цепью стоящие вдоль дороги… Но всё уже было сокрыто непроницаемым занавесом южной ночи. Самый опасный, неровный, не подсвеченный и не размеченный отрезок пути им пришлось проходить в темноте. Торопились. Менялись каждый час. Утомление давно уже овладело всеми. В животах гулко урчало… Ехали… Ехали…

За рулём сидел Сокóл. Сухими глазами глядел вперёд, на летящие лоб в лоб огромные фары. Снова… Снова…

Зёма от нечего делать вёл какой-то такой разговор:

– Ну Сокольчик! Ну побухти чё-нють. А?

Сокóл совершенно искренне отвечал:

– Сил нет. Извини, дорогой.

– Ну миленький, ну побухти! – домогался Зёма. – Меня это так поддерживает!..

– Давай завтра! Вот честно!

– Ну добренький мой, ну побухти… Или я вынужден буду звонить твоей маме!

– Бу…

И Зёма сладостно ржал.

Ехали… Темнота пробралась уже внутрь машины и, словно бы комкая в уютно шуршащий комок, уничтожала последние остаточки света, прорезывала гранями полутеней детали интерьера, фигуры и лица. Музыка окутывала их, погружая в звенящий непроницаемый кокон. Плавный полусон салона алел в невесомой пустоте их тел мелкой, едва ощутимою дрожью, от которой даже дышать было сложно, словно воздуха не хватало, а может, и сил было мало для нового вдоха. Но о том, чтобы открыть окно, даже не думали, как будто знали, что летят в безвоздушной, схватившей их в чёрные лапы Вселенной. Только свет фар выхватывал небольшой отрезок дороги перед капотом, создавая иллюзию движения по чему-то, что смутно напоминало земную поверхность. Круглые решётки отопителя играли в какую-то дикую, похожую на сумасшествие игру: взлетали, стоило лишь отвести от них взгляд, и суетливо, долго подрагивая, вонзались в свои места, когда взгляд снова устремлялся на них.

Дорога поигрывала прискучившим комочком машины, словно решила дождаться, пока та сама не исчезнет, сорвавшись в пустоту окружающей ночи.

– Пятьдесят кэмэ осталось, – бодро, насколько у него ещё оставалось задора, сказал Сокóл. Немного помолчав, добавил: – А жалко, что с нами Стёпыч не поехал!

– Да, жалко… – Зёма даже обернулся, глянув на заднее сиденье, с которого на него испуганно (нет меня, нет!) замахала какая-то странная, порождённая вспышками встречных фар, тень. – Лежал бы щас там со своей дежурной книжицей, бухтел бы чё-нють… Про космические корабли… И про волка с капустой…

– ѢѢ с два он у меня бы тут полежал! Рулил бы ща вовсю! – строго оборвал его Сокóл, тут же пояснив свою мысль: – Чёт я ѢѢся…

Ехали… Сжимала темнота… Нарастали фары… Гулко стонала музыка… Лица погружались во тьму… От Зёмы остался один лишь большой смеющийся рот, от Сокола – лишённые блеска глаза (глаза пересохли от утомления, и Сокóл то и дело вытирал их кулаком).

– Ну не плачь, не плачь, дорогой! Скоро мы отдохнём! – раскрывался рот не умевшего упускать такие возможности Зёмы.

– Дозвонился? – доносилось из тьмы.

– Звоню… Звоню…

Наконец навигатор приказал свернуть на грунтовку. Машина неторопливо ехала, ожидая появления обещанного указателя, прилежно объезжая тени чего-то живого, что беспрерывно бросалось ей под колёса. Минут через десять этой дороги блеснула вывеска, указующая прямиком в тёмное поле. Навигатор направлял туда же, и машина, тяжело вздохнув, перевалила через край дороги, сразу оказавшись на узкой тропинке, зажатой между двумя жёлтыми стенами. Фары выхватывали из темноты лишь небольшой участок пыльной колеи. На тропинке кое-где были разбросаны камни, по сторонам рябили сухие стебли высокой травы, завершавшиеся на уровне крыши коричневыми кисточками.

Выше была только ночь.