Добрые люди

Ну да, они дружно не выносят Путина, терпеть не могут ворья, присосавшегося к нашей трубе, и все без исключения заметные митинги последних лет посетили (хотя это, быть может, оттого, что им понравилось носить контрацептивы на лацканах? )) Но что, этим, что ли, ограничивается всё их сходство? Нет, конечно же, нет… Чем же тогда они так близки? Что тянет их, таких разных, друг к другу? Почему у Зёмы, даже когда он насмехается над нервным товарищем, во взгляде явно различаются любовь и забота, а у Сокола мелькает на губах тень довольной, согласной улыбки, даже когда он, вроде бы как обиженный, отворачивается к окну? Нет… Не приходилось мне слышать таких слов, которые просто и понятно объясняли бы это…

И знаешь… ведь может так статься, что, отправившись на их поиски, я и тебя повёз в никуда…

Может это и впрямь пустая, неумелая попытка – искать что-то общее в столь разных и вполне сформировавшихся личностях! Настолько же бесперспективная, как искать что-то объединяющее, что-то «наше», в обычном общечеловеческом раздражении перед автомобильным затором. Может, ровно так же, как нет и не было в друзьях ничего общего, а дружили и продолжают они дружить по инерции, из чувства ответственности, просто потому, что так получилось, так же по инерции двигалось, движется и будет во веки вечные двигаться вообще совсем всё? И ни они, ни я, ни ты, да и вообще никто в России, не ощущает сильнее прочих этого чувства, над медленно ползущим кольцом шепчущего о какой-то безысходности, о какой-то пустоте, о духоте и глупости всего, что вообще есть на свете…

Может, одно лишь носастое бормотание чьего-то мессианского самолюбия раздаётся теперь из салона?

Или всё-таки есть? Есть между нами что-то общее? Но только не внешним видом и не мировоззрением, не словами или поступками отдельных людей – не повадками отдельных кузовов, – а чем-то на порядок большим, таким, чего вблизи и не разглядишь, выражается оно? Чем-то, в отличие от самодовольных немецких очередей, нетерпеливо снующим и подрезающим, и от этого непрестанно нервничающим и нервирующим других; чем-то, в отличие от дисциплинированных неотвратимостью наказания штатовских потоков, постоянно пересекающим белую черту, постоянно стремящимся всех обхитрить и объехать, чтобы попасть по обочине в самую мечту, а вместо мечты встающим в целую пробку подобной же хитрости; но и чем-то, в свою очередь, гораздо более спокойным и покладистым, в отличие от невообразимого ада индийских дорог…

Да! Вот именно в таком, только с очень большой высоты различимом – в общем для всех восприятии, в приемлемом для всех поведении – и заключается то, что делает немца немцем, индуса индусом, а русского русским. И знаешь, ведь это ровно то самое, что и друга делает другом. Просто… говорить ли?.. да ладно уж, расскажу… Просто, знаешь, никогда и не существовало никакой такой «личной» души… Во все времена существовали только души народов, отражениями, отблесками которых были, есть и всегда будут сознания отдельных людей, таких, как я и как ты. И как степень близости между людьми зависит не от того, какое количество совпадений они обнаруживают между своими характерами и идеями, а от их способности со-чувствовать друг другу, то есть безо всяких слов, безо всяких объяснений, а только лишь на основании какой-то высшей, роднящей, неизвестно как между двоих установившейся связи, понимать, что оба они смотрят на пробегающий мир из одного и того же окошка, так степень единения народа зависит не от того, какое количество его граждан наделено одним и тем же, под копирку размноженным характером, и не от того, разделяет ли большинство один на всех расштампованный идейный набор, а от наличия каких-то, зачастую необъяснимых словами, но всем подспудно понятных идеалов, обычаев и традиций, позволяющих чувствовать свою со-причастность этому народу, своё со-участие его огромному и неизмеримо важному движению.

В детстве, сидя рядом с отцом в бурчащей посреди затора заслуженной «восьмёрке» (корпус которой при этом трясся, как руки столетней старушки, а в салоне держался неизбывный, но почему-то такой успокоительный запах масла), я, помню, мечтал о том, как изобретаю специальный облучатель, который вмиг обращает все машины в летательные аппараты, и как мы взмываем над асфальтом и, радостно обгоняя друг друга, несёмся в какую-то неизвестную даль. Не припоминаю, если честно, присутствовали в этих мечтах деньги или другие какие блага, принесённые мне этим изобретением, но что там были немцы и американцы и вообще все совсем, – вот это точно. Толпы людей, собравшихся вдоль дороги и пораскрывших удивлённые рты, с уважением и восторгом показывали детям нашу необычную стаю, поясняя, что вот, это летят русские…

Да…