А барабаны бьют все сильнее и сильнее. Барабаны вуду. И люди идут в хижины, где устраиваются сантерии. Бегут в хижины. Десятки. Сотни тупоголовых унси, поклоняющихся Барону Субботе и жене его Маме Бриджит. А хромой карлик Ти-Жан-Петро потешается над ними. Здесь, среди этих прихожан, он самый нормальный. Самый что ни на есть полноценный дух лоа. Не нравится карлик? Есть Огун – дух огня и молний. Есть Мадмуазель Шарлот – покровительница молодых. Легба – дух дверей и путешествий. Агве – дух воды… Здесь каждый выбирает по себе. Свой Нгомбо – жрец. Свой Ла Плас – помощник священника. Свой Бондье – бог-создатель. Свои собственные лоа – духи. И уж конечно, свой собственный двухголовый доктор – колдун, который будет нас спасать и обрекать, спасать и обрекать… Вот так. Все мы заложники своих духов. Все мы заложники демонов внутри нас.
– Не знала, куда пойти, – говорит художнику Розмари.
Он предлагает войти, знакомит ее с Дювалем. Дюваль улыбается Розмари. Художник спрашивает, знает ли он жирную нянечку из внешнего города.
– Зачем тебе? – удивляется Дюваль.
– У нее эпилепсия и должно быть много синтетических барбитуратов, – говорит художник.
Дюваль морщится, рассказывает о том, как в молодости пробовал убить себя синтетическими лекарственными средствами.
– Вы идиоты! – говорит им Розмари и перечисляет подробности пищевого отравления. – Барбитураты – это хорошее успокоительное, а не суицидальное средство.
– Потом будет наплевать, – говорит художник.
– Если надумаешь вешаться, составь завещание.
– Я не хочу вешаться.
– Конечно, не хочешь, – Розмари смеется. – Ты хочешь выйти в воскресенье утром и увидеть, как с неба на тебя летит метеорит. Не комета. Не астероид. А именно метеорит. Именно в воскресенье. Именно утром.
Художник улыбается. Розмари смотрит на него и говорит, что он жалок.
Глава сорок шестая
Розмари, грудной ребенок подруги, с которым ее попросили посидеть, художник, Дюваль, сосед художника, который просит художника научить делать компьютерную обработку голограмм и жалуется на бывшую жену, требующую все больше и больше денег.
– А ты напугай ее, – говорит Розмари. – Скажи, что заберешь у нее ребенка.
– Зачем мне ее ребенок? – спрашивает сосед.
– Затем, что это и твой ребенок, – сверкает безумными глазами Розмари.
Сосед смотрит на нее, на художника.
– Мне, пожалуй, пора, – говорит он.
– Вали, – кричит Розмари.
– Он платил мне деньги, – говорит художник.
– Мне-то что? – говорит Розмари и пытается успокоить расплакавшегося младенца.
– Мы должны беречь тех, кто есть. Других не будет, – говорит Дюваль и рассказывает о старых друзьях, с которыми они учились в одной школе: давно, когда еще не было стены. Художник слушает, рисуя надгробие, в которое вцепились десятки уродливых рук. – Дерьмо, – говорит Дюваль.
– А ты что думал, я Давинчи? – спрашивает художник.
– Я ничего не думал.
– Я знаю.
Художник поджигает свой рисунок, смотрит, как он горит. Дюваль говорит о кланах вуду, о девушках, с которыми встречался в детстве, о живых мертвецах, о синтетических наркотиках, о высокой смертности… Говорит только Дюваль. Художник молчит.
– А мне он нравится, – говорит художнику Розмари.
Она улыбается, и художник не знает, смеется она или говорит всерьез. Розмари показывает на чистый лист, дает художнику карандаш.
– Нарисуй мне свидание, – просит она. – Нарисуй комедию моей жизни, – она морщится, ставит недопитую чашку кофе на стол и стряхивает в нее пепел от синтетической сигареты. – Хороший кофе, – говорит она. Художник смотрит на нее растерянно. Нарисуй мне причину. Нарисуй мне следствие. – Тебе нужно жениться, – говорит Розмари.
– Зачем?
– Чтобы развестись и перестать выделяться, – она смеется.
– Это глупо, – говорит художник.
– Сказать тебе, что такое глупость? – Розмари смотрит на мольберт с картиной обнаженной белой девушки. – Читай по губам, – говорит Розмари.
– Что читать?
– Ни одна уважающая себя баба не станет раздеваться перед таким неудачником, как ты, – она улыбается и ждет ответа, ищет ссору.
– Твой кофе стынет, – говорит художник.
– Этот кофе? – говорит Розмари и бросает в чашку недокуренную сигарету. Нарисуй мне мир. Нарисуй безумие. – У меня есть подруга, – говорит Розмари. – Она тебе понравится.
– Нет, – говорит художник.
– Что нет?
– Я не хочу ни с кем знакомиться.
– С чего ты взял, что я хочу тебя с кем-то знакомить? – злится Розмари. Художник говорит, что принесет ей новую чашку кофе. – Кто дал тебе право считать себя таким исключительным? – кричит она. – Ты принимаешь слишком много барбитуратов, – кричит она. – Чертов эгоист!
Розмари хлопает дверью. Художник бежит за ней и говорит, что она оставила у него ребенка подруги. Розмари снова кричит. Ребенок кричит. Соседи смотрят и качают головами…
Глава сорок седьмая
Розмари и Дюваль. Кровать. Запах секса. Квартира внешнего города. Бой барабанов за окном. Машина для снятия отпечатков сознания на столе.
– Ты правда можешь сделать так, чтобы я все забыла? – спрашивает Розмари Дюваля.
– Я могу больше, – говорит он. – Я могу дать другие воспоминания.
– Насколько другие?