Она почти чувствовала на себе его взгляд, слабый отблеск его улыбки. Может, он там и был. Мэдди хотелось верить, что его душа смогла найти счастье где-то в другом месте, что он знал, как прекрасна их дочка, и что она, Мэдди, однажды воссоединится с ним.
— Жаль, что ты не видела его лица, когда он смотрел на ту фотографию, что ты ему прислала, — сказал Питер, как говорил уже много раз. — Мы как раз собирались идти в атаку, и ты ему будто земной шар на блюдечке преподнесла.
Мэдди грустно улыбнулась, как делала всегда, представляя себе, как это было.
— Делла права, — заметил Питер. — Он хотел бы, чтобы ты была счастлива. Он очень бы этого хотел.
— Знаю, — отозвалась Мэдди, продолжая смотреть на звезды.
— Да узнает он, как сильно был любим! — воскликнул Питер.
— Он всегда будет любим, — сказала Мэдди и прижала руку к груди, к его колечкам, которые теперь носила на подаренной Питером цепочке прямо у сердца.
В тот Новый год Джонс не выходил из своей комнаты, даже когда сестра Литтон попробовала уговорить его спуститься вниз и присоединиться к празднованию, которое неминуемо должно было состояться в гостиной. Не обращая внимания на доносившиеся снизу звуки граммофона и чувствуя себя виноватым лишь перед Эрнестом, он сидел при свете масляной лампы, снова и снова перелистывая прочитанные бесчисленное число раз записные книжки. Ему было грустно и одиноко, но он продолжал сосредоточенно изучать каждую мелочь.
Последние недели сны снились ему постоянно, и в них возникали сотни новых проблесков прошлого: обрывки ценных, но в то же время сбивающих с толку воспоминаний, и самое дорогое из них те тонкие пальцы, державшие маленькую ножку цвета сепии.
Все это возвращалось к нему. Его чудо вот-вот должно было свершиться, до него уже было рукой подать, он чувствовал это костями, каждым вдохом и выдохом. То ли это происходило благодаря хирургическому вмешательству Гиббона, то ли помогла терапия, или даже, как предположил Арнольд, дело было в простом уменьшении рубцовой ткани, но сны продолжали сниться постоянно, и Джонс записывал каждую деталь, ничего не упуская. Он был близок, так близок…
Но все происходило слишком медленно. Он нетерпеливо переворачивал страницы записных книжек, и глаза выхватывали слова, которые он знал наизусть: «беззубый мужчина», «парусная шлюпка», «птицы в джунглях», «стук дождя», «слезы в больнице», «старая дружба». Но пока что реалии прошлого упорно ускользали, и его сердце снова бешено билось. Возможно, причиной тому было закрытие госпиталя. А может, он боялся, что весной Диана снова каким-то образом подведет его.
Он не знал почему, но порой его душу заполнял леденящий страх, что его время на исходе.
Большую часть января свадьба казалась чем-то далеким и несбыточным. Приготовления к торжествам были серьезными: в церкви неподалеку (не в соборе Святого Фомы, конечно) зачитали объявления о предстоящих бракосочетаниях, потом появились оповещения в газетах и были составлены списки гостей. Мэдди принимала во всем активное участие, стараясь изо всех сил: позировала с Гаем для фотокарточек, одобрительно кивала, пока мать зачитывала имена приглашенных, заставляя себя поверить, что это происходит на самом деле. Это происходило. Она понимала. Но не могла прочувствовать. Гай помогал ей ковылять по бальному залу в «Тадже», держа под руку, потом менеджер отеля показывал им роскошный номер с хрустальными подсвечниками и колоннами, которые были изготовлены там же, где и элементы Эйфелевой башни. И Мэдди машинально ответила, что да, это место вполне подходит для приема. При этом ей пришлось напомнить самой себе, что прием этот устраивают в ее честь.
— Ты еще принимаешь морфий? — спросила Делла.
— Нет, — ответила Мэдди. — Уже давно перестала.
— Значит, наверное, от нервов, — сказала верная подруга. — Только не придумывай лишнего. Ты всегда слишком много думаешь.
Правда?
Она постаралась перестать думать.
Приглашения разослали более чем тремстам гостям, включая вице-короля, а Мэдди только удивлялась, почему ее так мало тревожит, что явится столько народу и ей придется перед всеми произносить свою клятву.
— Мне кажется, всё происходит с кем-то другим, а не со мной, — призналась она Питеру, глуповато хихикнув.
— Ничего себе! — заволновался Питер, подбираясь и мрачнея. — Если ты передумала, сейчас самое время об этом сказать.
— Нет, — ответила Мэдди. — Я выйду замуж за Гая.
Она действительно не передумала. Она решила. Она будет счастливой.
С этими мыслями она заставила себя сделать то, что постоянно откладывала, и сообщила родителям Люка о свадьбе. «Я надеюсь, вы поймете, как сложно мне далось это решение. Никто и никогда не заменит мне вашего сына. Мне очень, очень жаль, что в этом году нам не удалось навестить вас». Мэдди глядела на слова, написанные ее собственным косым почерком, думала о Нине, о том, что та почувствует, прочитав их, и ждала, когда ее охватит жгучее желание разрыдаться.
Но ничего не произошло.
Это было так странно и непривычно.