Дни, когда все было…

…Как в «Безымянной звезде» Козаков вразумляет Вертинскую: «Мона, из чего ты состоишь… из чего я тебя создал… Чуточку духов, море лени, немного фантазии…» И что, разве плохо получилось? И вообще, может, я – маленький Труссарди?

Истории, не ограненные литературой, страдают слабостью композиции. Все идет вроде, идет, вдруг – бух! Обрыв связи. Типа: с тысяча девятьсот… – далее заполнить – года мы с ним не общаемся. Потерялись. Почему? Так сложилось. Нет, причины есть, но они не пружинят, ни завязки, ни развязки. Кроме того, про одних вспомнишь за десертом – и вечер уже сложился. Про других – одно расстройство. Есть категория третья, объединяющая – по ним лучше печалиться молча, иначе рискуешь остаться непонятым до резкого охлаждения к тебе в дальнейшем. Даже после смерти Марсика хвалили осторожно. Стыдливо. И с оглядкой. На далекую могилу к нему не ездили, а что касаемо его потомства, рожденного Венерой, так с дочерью модистки никто дружб не водил и вообще мы были не ее круга. После того как Настя и Вацлав зажили по-семейному, а я случалась у них гостем, – можно было бы назвать наши прогулки приятельством, но уж больно слово обтекаемое, корректное, а во мне еще не догорели угольки юношеских максим про либо пан, либо пропал, либо обожаешь людей, либо шли бы они… после того Марсик исчез с моего перископа. Ничего из ряда вон, просто он менял кожу. Тогда он и успел заронить свое семя. Тут природный расчет: Венера поменяла много мужей, она ведь старше, кроме того, мужья гражданские. Но много. Она из типажа «ни дня без строчки» – постоянно с кем-нибудь, без пауз. На то она и Венера. Смуглая, строгая, татарских кровей. Из тех, кто вечно запряжет тебя на празднике покрошить салат. Но не беременела. А хотела. С Марсом вышло, нежданно-негаданно, хотя и урывками, и при дневном свете. Марсик рассказывал мне, что Венера была уверена всерьез, что зачатие может произойти только ночью. Когда ее оригинальная мама узнала, что символический голубок уже известил дщерь о скором чуде, то возликовала от того, что муж оказался факультативен. На нет и суда нет, что ж делать, главное, чтобы наследственность здоровенькая. Все-таки выведала знойная модистка, от кого ей в подоле внук принесен, побубнила, поворчала и успокоилась. Марсик – сын верной клиентки, уважаемой женщины в квартале, к тому же виновная сторона не поскупилась. А нянек в шумной Венериной семье хватало.

В разнузданной олимпийской полигамии Марс с Венерой отметились-таки эротическим казусом. Венерин муж Гефест поймал неловких любовников золотой сетью в момент совокупления и, насмехаясь, показывал прочим богам. Своеобразное было у мужика чувство юмора. Ну а насчет потомства никаких аналогий. Дочь Марса и Венеры могла получить единственное в мире имя, ежу ясно. Но как Венера согласилась – ежу не ясно. Наверное, у нее не было стойких предпочтений. Иначе получается, что обрюхатил, бросил, еще и отобрал священную привилегию: ведь папа придумывает для мальчика, мама – для девочки, одна из немногих законных возможностей посамодурствовать – назвать свое дитя… Или мое впечатление с поминок от лукавого.

Но хоть убей, а уступчивость я бы в Венере не заподозрила. Если бы мы обе актерствовали, то пригодилось бы клише «я была занята в единственном эпизоде с ней». Убрать только льстивую тональность ностальгирующей примадонны – и порядок. Камера, мотор. Дубль без номера, просто дубль, и все. Многолюдное гудение. Все возбуждены: они ведь Марсика как будто любили. Даже если не любили, всякому здесь найдется брудершафт. Мне объяснили кое-как, кто есть кто, и я получаюсь совсем из другой оперы. В основном здесь гости Марсова тщеславия. Венера шарится в «челночной» клеенчатой сумке среднего формата, ищет, как я ловлю краем уха, его побрякушку на память. Ищет для круглолицего парнищи, уже снявшего пиджак и ослабившего галстук, словно уже танцы начались и горячее сейчас внесут. Во мне вдруг заплескался дьявол: почему щекастику достанется безделица от Марсика, а мне нет?! У меня ничегошеньки от него, а во мне он поучаствовал куда как основательнее, чем в мордатом господине. В несвойственной мне заводке на ломких то ли от гнева, то ли от робости ногах я подошла к Венере. Пока дают – надо брать. Деликатничать нельзя, другого случая не представится, Венера больше не приедет, ничего не повторится, я никогда не встречу Марса на улице, а он это умел – волшебно вырастать из-под земли. Никто более не проведет меня черным ходом через тайны тайн, глотая портвейн, на крышу к теплому дождю, никто более не научит нырять в метро, показывая служительнице вечный жетон, никто не выстрижет мне за полчаса перед свадьбой модную челку. Я невнятно прошу что-нибудь скромное, совсем ненужное, в общем, что-нибудь. Я не могу произнести «на память» – меня вдруг душит неуместная здесь слезливая лавина.