Дни, когда все было…

Но Анна решила, что с нее хватит «позванивать». И коллекцию Таких Людей она более пополнять не будет. Она сама себе Бетельгейзе, сама себе Бэтмен и Супермен. Точнее, Бэтвумен, Супервумен и Женщина-кошка до кучи. И хватит причитать о слабой творческой натуре, которая не в силах взвалить на свои плечи тяготы быта. Если у творческой натуры возникла острая необходимость, то она наведет шороху, будьте покойны. Не надо басен о стрекозах, когда глаз налит кровью, а дряблая мышца готова к отпору. Мы уж как-нибудь сами. С Божьей помощью как-нибудь. И пусть те Четверо похоронят иллюзии, но не спешат хоронить рабу Божию Анну.

Вместо эпилога

– И в довершение мне приснился сон. Будто подходит ко мне субъект, мерцающий, как переливная картинка, многими родными мне лицами. На всех похожий и чужой. Со смутной олигархической улыбкой. Ну как у этого… короче, ты понял, о ком я. И он говорит мне: «Я болен неизлечимой болезнью. И ту, которая станет жить со мной, я так отблагодарю, так отблагодарю. Я издам все ее книги. Я сделаю ее самой знаменитой в стране. Ею будут все зачитываться. Все мечты ее сбудутся, и не будет она нуждаться ни в чем, только вот заразится от меня и умрет. Но зато как проживет остаток жизни, как проживет… Эх!..» Не помешательство ли у меня? А Федька в Питер зовет. Будто бы нашел мне работу, а Анжелика нашла квартиру с бабушкой, за которой нужен легкий посильный уход, а жить можно бесплатно. По словам Анжелки, бабушка задорная, рыжая, в голубых носках. Любит Вагнера.

– И наверняка больна чудесной неизлечимой болезнью, – умилился Паша Вепс и поставил поклажу, чтобы перекурить.

Он всегда самоотверженно помогал Анне переезжать, за что она была ему благодарна. Не каждый из телефонно-недоступных появляется пред тобою, как Сивка-Бурка, дабы облегчить ношу твою.

– Только я не могу вернуться в Питер, пока точно помню, как там хорошо.

– Ты свяжись с Екатериной, – запыхтел Паша сквозь беломорину. – Она в трансе, переживает из-за глупой истории с Дианой. Катя, конечно, ни сном ни духом. И вообще, этого Бориса ей подсунул Сеня, столь непопулярный среди нас. Случился у Сени и Кати спор насчет тебя. Муженек подначивал: мол, ни на что твоя подруга Анна не способна. Вот ежели она такая великая писательница на заборе, пусть докажет! Пусть напишет как надо хотя бы обыкновенное письмо. Подстава чистой воды! А Катька, ты ж знаешь ее. Она ему верит и спорит по-честному. И в тебя она верит. И потому отправила письмо не виданному ни разу Боре, не читая. Я, говорит, не уполномочена чужие письма читать. Вот и вышел казус.

– Ладно, забыли. Конечно, я ей позвоню.

– А как твои «Дни…»? Прояснилось на горизонте?

– Боюсь сглазить. Пока на стадии допечатной подготовки.

– Я не про книгу, а про жизнь. Наладилось у тебя с Данилой-то?

– Разрешите вопрос проигнорировать, товарищ Вепс. Как есть… так и пусть будет. Иной раз окажется, что «Дни», когда все было против меня, и «Дни», когда все было, – это одни и те же дни, понимаешь? Они же «окаянные» Бунинские, они же и «Дни любви» с Мастроянни. Они же и в Питере, они же и в Москве. Они же и были, они же и будут.

– Какое смирение, однако. И ведь так оно и есть, так и есть.