Дневникъ паломника

Мы стояли въ нмомъ изумленіи передъ «Большой бочкой», — главной достопримчательностью Гейдельберга. Какой интересъ можетъ представлять огромная пивная бочка, — трудно сказать; но путеводитель говоритъ, что это замчательная штука, и мы, туристы, отправляемся поглазть на нее. У насъ баранья натура. Если бы, вслдствіе типографской ошибки въ путеводител не было упомянуто о Колизе, мы могли бы прожить цлый мсяцъ въ Рим, не удостоивъ взглядомъ этой почтенной развалины. Если путеводитель скажетъ, что мы должны посмотрть знаменитую подушечку для булавокъ, въ которой ихъ помщается одиннадцать милліоновъ штукъ, мы готовы прохать пятьсотъ миль, чтобы взглянуть на нее!

Изъ Гейдельберга въ Дармштадтъ. Мы провели въ Дармштадт полдня. Почему намъ вздумалось остановиться въ немъ — не знаю. Это очень хорошій городовъ для житья, но совершенно неинтересный для иностранца. Прогулявшись по городу, мы справились насчетъ поздовъ и узнавъ, что одинъ изъ нихъ отправляется немедленно, услись въ вагонъ и пріхали въ Боннъ.

Изъ Бонна (гд мы катались и по Рейну, и поднимались на колняхъ на двадцать восемь «благословенныхъ ступеней», такъ называютъ ихъ въ часовн; но мы не называли, проползши первыя четырнадцать) мы вернулись въ Кёльнъ. Изъ Кёльна отправились въ Брюссель, изъ Брюсселя въ Гентъ, изъ Гента въ Брюль (гд я имлъ удовольствіе бросить камнемъ въ статую Симона Стевина, который отравилъ мои школьные дни, изобртя десятичныя дроби), а изъ Брюля сюда.

Отыскивать позда было адски хлопотливое дло. Я предоставилъ его всецло Б. и онъ потерялъ двадцать фунтовъ вса надъ этимъ дломъ. Я думалъ одно время, что мой милый родной Бредшо достаточно головоломная штука для человческаго интеллекта. Но милый старый Бредшо ясне Эвклидовской аксіомы въ сравненіи съ континентальными росписаніями поздовъ. Каждое утро Б. усаживался за путеводитель и, охвативъ голову руками, старался уразумть его, сохраняя разсудокъ въ цлости.

— Вотъ, — говорилъ онъ. — Вотъ нашъ поздъ. Отходитъ изъ Мюнхена въ 1.45; приходитъ въ Гейдельбергъ въ 4 — какъ разъ во время для чашки чаю.

— Приходитъ въ Гейдельбергъ въ 4? — восклицаю я. — Значитъ всего два съ четвертью часа въ дорог? Какъ же мы хали оттуда всю ночь.

— Смотрите сами, — отвчаетъ онъ, указывая на таблицу. — Мюнхенъ, отходитъ 1.45; Гейдельбергъ, приходитъ 4.

— Да, — отвчаю я, глядя черезъ его плечо, — но разв, вы не видите, что 4 напечатано жирнымъ шрифтомъ? Это значитъ 4 утра.

— О! а! да! — восклицаетъ онъ. — Я и не замтилъ. Да, конечно! Нтъ, не можетъ быть. Это значитъ, онъ идетъ четырнадцать часовъ. Онъ не можетъ идти четырнадцать часовъ. Нтъ, ни въ какомъ случа. Это не жирный шрифтъ. Это обыкновенный шрифтъ, только немного пожирне, — вотъ и все.

— Во всякомъ случа, не сегодня въ четыре часа, — доказываю я. — Завтра въ четыре часа. Это вполн похоже на германскій курьерскій поздъ, — употребить сутки на шестичасовой перездъ.

Онъ задумывается, потомъ вдругъ вскрикиваетъ:

— О! понимаю, въ чемъ дло! Экій я олухъ! Этотъ поздъ идетъ въ Гейдельбергъ изъ Берлина.

Повидимому онъ въ восторг отъ этого открытія.

— Такъ какой же намъ прокъ отъ него, — спрашиваю я.

Онъ затуманивается.

— Да, кажется, мало прока. Онъ идетъ изъ Берлина въ Гейдельбергъ, не останавливаясь въ Мюнхен. Да, такъ куда же идетъ поздъ въ 1.45. Долженъ же онъ приходить куда нибудь.

Пять минутъ спустя онъ восклицаетъ.

— Къ чорту 1.45! Онъ кажется никуда не приходитъ. Отходитъ изъ Мюнхена въ 1.45, — вотъ и все.

— Однако, долженъ же онъ приходить куда нибудь!

— Но кажется онъ и впрямь никуда не приходитъ. Повидимому этотъ поздъ отходитъ изъ Мюнхена въ 1.45 и теряется гд-то въ пространств. Можетъ быть, это молодой, романтическій поздъ, жаждущій сильныхъ ощущеній. Онъ не хочетъ сказать, куда идетъ. Вроятно и самъ не знаетъ. Онъ идетъ на поиски приключеній.

— Я отправляюсь, — думаетъ онъ, — ровно въ 1.45 и пойду куда глаза глядятъ, а тамъ посмотримъ, что изъ этого выйдетъ.

А можетъ быть это самонадянный, упрямый поздъ. Онъ не желаетъ слушаться чужихъ совтовъ и указаній. Начальникъ дистанціи желаетъ направить въ Петербургъ или въ Парижъ. Старый, сдой начальникъ станціи предлагаетъ ему отправиться въ Константинополь или даже въ Іерусалимъ, если это ему больше нравится, — но уговариваетъ во всякомъ случа сообщить, куда онъ пойдетъ, — предостерегаетъ отъ опасностей, которымъ подвергаются молодые неопытные позда, не поставившіе себ опредленной цли или задачи. Другіе, которыхъ просили потолковать съ нимъ отечески, усовщевали его; упрашивали хать въ Камчатку или Тимбукту, или Іерихонъ, сообразно тому, что каждый изъ нихъ считалъ наиболе подходящимъ для него; но видя, что онъ ухомъ не ведетъ, выходили изъ себя и указывали еще боле отдаленныя мста.

Но во всмъ совтамъ и увщаніямъ онъ оставался холоденъ и нмъ.

— Оставьте меня въ поко, — возразилъ онъ, — я знаю, куда мн идти. Не безпокойтесь обо мн. Занимайтесь своими длами. Стану я слушать совты старыхъ дураковъ. Самъ знаю что длать.